Раб Петров

Паренёк взглянул на Агне распахнутыми прозрачными глазами, ничего не сказал, мгновение помедлил и кинулся в домик. Оттуда не донеслось ни звука.

Выражение лица Агне-ведьмы приняло столь знакомое Андрюсу брюзгливо-презрительное выражение.

– Вот ещё выискался, как бы ни один хуже другого! – заворчала она себе под нос. – Эх, видел бы вас таких-то царь мой покойный – на порог бы не пустил! Ну, хоть этот не совсем пустым местом оказался, а молчит да смотрит – так и пусть его…

Продолжая бурчать, Агне направилась было обратно в домик – в этот миг Андрей подошёл к ней. Однако, к его удивлению, ведьма глянула сквозь него – точно он был невидимым. Она повертела головой, понюхала воздух, пробормотала: «мерещится чёрт-те знает что», и отворила низенькую дверь. Андрей успел разглядеть свою красавицу Гинтаре, лежащую на широком ложе, устланном свежей травой. Гинтаре держала у груди крошечного младенца, а давешний рыжеволосый паренёк на коленях стоял рядом с ложем и благоговейно смотрел на женщину и дитя.

– Ну, налюбовался? – резким голосом вопросила Агне. – Ступай теперь – ей отдыхать нужно. Ступай-ступай, нечего тут… Ну что застыл, будто придорожный крест?

– Матушка… – Гинтаре поморщилась. – Зачем вы так?.. Ты иди, Залтис, глянь, как там народец болотный да трясинный поживает, а то я теперь не скоро смогу.

Залтис! Так царя лесного звали, родного отца Гинтаре… Андрюс просто стоял и слушал – он пока не понимал, чувствует ли что-нибудь. Казалось, его разум и эмоции блуждают где-то в тумане, отдельно от него. Вот только ладони почему-то заледенели, несмотря на тёплый, ласковый воздух.

Залтис склонился перед Гинтаре, сделал движение, словно хотел её поцеловать, но не посмел – отступил, приложился губами к вышитому подолу её рубашки, по-прежнему ничего не говоря. Когда он покинул домик, на лице дива лесного явственно проступило облегчение, а Агне глумливо хихикнула. Она зашарила было по своим мешочкам да коробам, но услышала всхлипывания и обернулась к дочери.

– Да ты что ревёшь-то, глупая? Радоваться надо, выполнили мы наконец завет отца твоего покойного! Вот о чём надо думать, вот что главное! Твой сынок наш род царский продолжит, а этот… Да и гони ты его от себя, коли уж так не мил! Он своё дело сделал!

Гинтаре заплакала ещё горше, так что Агне перестала цинично ухмыляться. Она подбежала к ложу, торопливо забрала ребёнка, уложила дочь на подушку, подала ей какое-то питьё.

– Ну будет, будет, милая, это я так, не обижайся! Уж как я счастлива нынче, и сказать нельзя! А ты не смей печалиться, молоко пропадёт: не коза же малютку твоего кормить станет!

– Да, матушка, хорошо. Только… Залтиса хоть и ужасно жаль, а не могу я так больше… Я вот пойду, скажу, чтобы он…

– Тише, тише… Куда пойдёшь, нельзя тебе вставать! Потом скажешь. Да он и сам, верно, понимает всё. Он хоть и человек – а и среди своих чужаком был – немой, с лесом да зверями разговаривал, чисто блаженный! Да ещё и зовут как отца твоего! Вот он нам, видишь, и пригодился. Ну а любить его, малохольного, никто и не заставляет, захочешь – получше найдёшь! Ну, что рыдаешь-то опять? Или того, голубоглазого своего снова вспомнила?

Гинтаре подняла голову и с тоской взглянула на мать.

– Я его и не забывала… – тихо произнесла она.

– Про Андрюса – даже думать не смей! – отрезала Агне. – От него, кроме горя, ничего тебе нет! Столько лет его ждала, на других глядеть не могла, а он, вишь, любимец царя человеческого, забыл и тебя, и откуда он дар свой получил. Всё забыл, а изумруд, небось, использовать не стесняется! Свинья неблагодарная, вот он кто!

– Не говорите так, матушка! – простонала Гинтаре. – Не верю, чтобы Андрюс забыл… Он меня любит!

– Любит, говоришь? – с издёвкой переспросила Агне. – А сколько уж лет ждёшь его, не сосчитала? Вот где он сейчас, где?! Может, и женился давно…

«Я здесь! Гинтаре, любимая, прости! Я не забыл тебя!» – закричал Андрюс, но отчего-то не услышал своего голоса. Он стремительно сделал шаг вперёд: он хотел упасть перед Гинтаре на колени, сказать, что думал о ней каждый день… И почему Агне говорит про много лет, ведь они виделись не далее, как нынешней весной?..

Но обе они отчего-то не видели Андрюса, не слышали его голоса. Как же так, ведь он здесь, перед своим дивом лесным?.. Гинтаре сейчас казалась ему ещё краше, чем прежде – она уж не смотрелась юной девой, а превратилась в роскошную женщину. И этот крошечный младенец у неё на руках не мог быть сыном безмолвного бледного Залтиса, Агне всё лжёт! Это его сын, Андрюса!

Оказывается, Андрей выкрикивал всё это вслух, но Гинтаре и Агне по-прежнему не слышали; они продолжали беседовать, только их голоса становились всё тише, да и самих их будто заволакивали клубы тумана…

Он пытался пробиться к ним, снова увидеть лицо Гинтаре, но тщетно, темнота и тишина – совсем как во время перехода из Внешнего леса – накрыли его с головой. Зачарованная чаща исчезла вместе с озером, бревенчатым домиком, ароматом цветов… Казалось, его просто-напросто выбросило вон из обиталища дива лесного…