Раб Петров

Андрей совершенно не собирался представлять себя вдовцом и теперь даже не знал, что отвечать. Не дай Бог, государь опять заговорит о выборе новой супруги.

– Ваше величество, – решился он, – дозвольте и правда во Псков съездить, сестрицу с батюшкой повидать? Истосковался я по родным. Побуду с ними, а пока санный путь держится – успею и в Питербурх вернуться.

– Езжай, езжай, живи у них сколько хочешь, – махнул рукой Пётр. – Коли желаешь, привози их сюда, устраивай в столице: что же сестре затворницей-то сидеть?

И прежде, чем Пётр Алексеевич начал бы высказывать матримониальные планы по поводу его сестры, Андрей почтительно попросил у него разрешения взять себе хотя бы некоторые экземпляры книг из обширной библиотеки Миллера – если какие не понадобятся советнику Брюсу.

– Я покойной сестре, Ядвиге, обещал, – немного волнуясь, признался Андрей. – Она всё мечтала, чтобы я не только плотничал, а ещё и учился, читал на разных языках… А Миллер, хоть и чёрным колдуном оказался, мне с учением помогал, подсказывал да растолковывал. Жаль будет, если столько добра пропадёт.

Государь не стал противиться и отправил Андрея к Якову Виллимовичу Брюсу, у которого Миллер служил секретарём. В тот же день одна из комнатушек в маленьком домике царского мастера оказалась доверху завалена книгами. Пора было подумать о более просторном жилье.

* * *

– Шпага Петра Великого, книги колдуна! Подумать только! – вне себя от восхищения, прошептал Борис. – Сколькими сокровищами вы владеете, Андрей Иванович! Верно, с них-то и началась ваша книжная лавка?

– О, я быстро понял, что книги – моя страсть! – ответил Вортеп-Бар. – Я потом собирал их всю жизнь, скупал, обменивал. Книги стали хорошим лекарством от одиночества, ибо после смерти его величества по-настоящему близким в Петербурге существом для меня был только Тихон.

* * *

Он страшно не любил вспоминать тот день. Ему было всё равно, что происходило вокруг. Андрею не было дела до подковерной возни тех, кто дрожал за своё благополучие, что могло сойти на нет после смерти императора, и тех, кто, напротив, тайно желал его смерти, надеясь возвыситься впоследствии. Для Андрея уходила целая эпоха, что воплотилась в великом человеке, которому он служил верой и правдой.

Разумеется, он пытался применить собственные магические возможности, дабы поддержать здоровье и жизнь государя – и несколько раз делал это успешно. Он старался, чтобы Пётр не замечал его усилий, и никогда не предлагал лечить его волшебством. Однако обмануть его величество оказалось невозможно. В холодную осень, когда обострилась тяжёлая болезнь, Андрей сумел чудом избавить Петра Алексеевича от страданий; и лишь почувствовав себя лучше, государь тихо сказал:

– А ведь я знаю, что это всё ты! От настоек да припарок лекарских толку чуть, а вот ты посидел со мной – легче стало. Чай, опять этим своим камнем ворожишь?

Андрей стал отнекиваться, но Пётр прервал его:

– Ну будет врать-то! Хоть и нельзя мне колдовству потворствовать, я тебе честно скажу: спасибо, что лечил! Умирать неохота, Андрей, дел ещё по горло, да и хочется увидеть плоды рук своих… – император сделал над собой усилие и продолжил: – Но ты другой раз колдовство применять не смей! Не велю.

Андрей хотел что-то сказать, но царь устало откинулся на подушку. Правду говоря, мастер и сам не был уверен, что «другой раз» может получиться: его величество последние годы хворал всё чаще и тяжелее, не щадил себя, а жизнь его была далека от спокойствия и благообразия.

…И вот теперь Пётр Алексеевич умирал. Андрей не пытался проникнуть к нему в покои – незачем, там и без него посетителей хватало. Но неожиданно появился Меншиков, что сам выглядел так, как будто тяжко болел. Потерявший милость царя, смещённый с поста губернатора, Александр Данилович не был уже всесилен так, как прежде. Однако Андрей знал, что государь, будучи на смертном одре, послал за бывшим фаворитом, а значит, желал забыть ссоры и прегрешения Меншикова. Теперь от него Андрей услышал, что его величество велит мастеру прийти и побыть с ним недолго.

Их беседа заняла всего несколько минут, потом Андрей поцеловал руку государя и покинул опочивальню. К дверям уже спешила дочь императора, Анна Петровна, лекарь, ближайшие сподвижники…

* * *

– Я не спрашиваю, что говорил вам государь в день смерти, – голос Бориса звучал непривычно серьёзно, а в больших карих глазах его сестры поблёскивали слёзы. – Но, наверное, вы пообещали ему защищать Петербург и впредь, если понадобится?

– Именно так, – подтвердил Андрей Иванович. – Его величество ужасно страдал, но я не мог находиться при нём, так как оставалось слишком мало времени. Он велел мне поклясться, так же, как и много лет назад, что я буду Хранителем города, пока хватит сил. Он сказал: «Я желаю быть спокойным хотя бы на этот счёт». Я был рад помочь ему хоть в чём-то обрести покой, потому что остальное от меня никак не зависело.

– А что было потом? – спросили дети.