Его тревожило, что только лишь появившись в лесу, Агне всякий раз задавала дочери один и тот же вопрос, на который Гинтаре отвечала отрицательно, и который, судя по всему, ужасно её огорчал. После этого Агне начинала шипеть, словно разъярённая гусыня, топала ногой и что-то раздражённо втолковывала Гинтаре. Та упрямо качала головой, а на глазах её порой показывались слёзы.
Андрюс не знал их языка и не понимал, о чём они толкуют, но зато он частенько заставал Гинтаре плачущей после этих бесед. Он ласково утешал её, понимая, что, если станет говорить плохое о её матери, то огорчит любимую ещё больше. Как бы он ни ненавидел Агне-ведьму, при Гинтаре всеми силами старался этого не показывать.
Пару раз Андрюс пытался осторожно выспросить у Гинтаре, чего всё-таки хочет Агне, однако ясного ответа так и не получил. Более того, он видел, как мучительны для неё такие расспросы – и поспешно прекращал разговоры на эту тему.
Гинтаре собралась уходить почти сразу, как Агне в очередной раз заявилась к ним и бесцеремонно объявила дочери, что некие дела, связанные с народом Еловой чащи, ждут её во внешнем лесу. Андрюс уже давно понимал, что Гинтаре много лет назад взяла на себя бремя власти погибшего отца и исполняла его обязанности бессменно – пока её мать пребывала среди людей и ничем ей не помогала. Он не вмешивался в эти дела и не показывал, как ему бывало неприятно, когда Гинтаре вот так приходилось срываться с места и бежать. Андрюс знал: она вернётся к нему так скоро, как сможет.
В этот раз Гинтаре, едва увидев мать, засобиралась; скорее всего, она хотела избежать обычного неприятного разговора с Агне. Торопливо обняв Андрюса, Гинтаре повесила ему на шею янтарные чётки; он прижал её руки к губам. А спустя мгновение рядом с ним уже никого не было, лишь чёрный змеиный хвост исчез под корягой…
Андрюс отправился на берег озера, их любимое место, и присел у воды. Озеро, как всегда, было прозрачно-зеленоватым, гладким, точно зеркало. Он мельком глянул на изумруд и подумал, что лесное озеро цветом точь-в-точь, как его камень. И тут вдруг изумруд стремительно начал менять цвет: сначала стал розовым, затем – всё темнее, пока не превратился в алый. Андрюс весь подобрался; такого не случалось здесь давным-давно. Изумруд предупреждал его о настоящей опасности!
Не меняя позы, Андрюс прикрыл глаза и стал внимательно прислушиваться. Он не сомневался, что это она, Агне; он кожей чувствовал её присутствие. Неужели ведьма надумала извести его в отсутствие дочери? Что же, пусть попробует!
Он услышал гортанное восклицание на непонятном языке и мгновенно бросился на песок: там, где он только что сидел, рухнула вырванная с корнем берёза. Андрюс притаился за столом, высвободив руку с перстнем, и вовремя: одна из ветвей, превратившись в тонкий, гибкий хлыст, сомкнулась петлёй на его горле. Он сразу понял, что не сможет освободиться с помощью рук – повинуясь его приказу, изумруд слегка полыхнул, и ветка осыпалась кучкой пепла.
Он хотел уже вскочить на ноги, да не тут-то было: остальные ветви, точно длинные тонкие безглазые змеи, уже обвивали его руки, ноги, грудь… Они шипели, и в этом шипении ему чудился голос Агне. Проклятая ведьма рассчитала правильно: у Андрюса не получалось расправиться со всеми ветками одновременно, приходилось распределять силу изумруда на много одинаковых частей; и пока она успевал сжечь одни ветки, на их место тут же ползли другие…
Андрдюс сосредоточился было, чтобы одним махом спалить всё дерево и не повредить при этом остальной лес, как вдруг Агне-ведьма появилась прямо перед ним. Она от души расхохоталась над его беспомощностью: Андрюс лежал перед ней на песке, весь опутанный ветками, обездвиженный…
– Ну, здравствуй, зятёк! Чай, уже непобедимым себя счёл? Решил, теперь всё будет, как ты пожелаешь?
– Что тебе нужно? – прохрипел Андрюс, безуспешно пытаясь высвободиться.
– Ошиблась я с тобой, – объявила Агне. – Зря старалась, выходит. Ну да ничего – доченьке своей другого найду, а она поплачет-поплачет, да, небось, и утешится.
Андрюс заскрипел зубами.
– Что ты хочешь от нас, ведьма проклятая? Зачем Гитаре изводишь, говори!
– Я тебя дочери моей не просто так прочила: думала, раз изумруд царский тебя признал, способности твои рано проявились, то для продолжения нашего рода лучше, чем ты, не найду. Ан нет, не вышло. Сколько уже живёте – а Гинтаре моя всё никак понести от тебя не может. Что же, выходит, не складывается у вас ничего! Не нужен мне такой зять, с которым дочь так и будет порожней до старости ходить.
Андрюс закрыл глаза. Так вот отчего плачет Гинтаре каждый месяц, вот о чём грубо и насмешливо расспрашивает её Агне всякий раз, как вернётся из мира людей! Сердце его мучительно сжалось от боли за возлюбленную и ненависти к ведьме. Значит, Агне уже который раз терзает дочь разговорами об их бесплодном браке и новом муже!
– Ну вот, сам и видишь: не достоин ты ни дара царя нашего лесного, ни дочери его оказался!