Раб Петров

В глазах Агне отразился истинный ужас; она попятилась, выставила ладони перед собой.

– Не губи… – послышался свистящий шёпот. – Пощади нас, Андрюс!

– Ничего я вам худого не сделаю! – с досадой ответил он. – И Гинтаре нечего меня бояться. Только я хочу правду знать. Мать моя говорила, ты тоже этим цветком колдовала над ней?..

– Всё расскажу, – забормотала Агне. – Я хотела дочери моей власть над тобою дать, чтобы не вышло, что ты сильней её, вот и рассказала ей про цветок, которым ещё в материнском чреве тебя приваживала. Ты не думай, твоей мамке оно на пользу было – она от меня выходила, точно девка юная, на крыльях летела…

– Знаю. А Гинтаре-то это зачем понадобилось? У нас ведь с нею всё ладилось.

– Ладилось, да не совсем, – Агне скривила губы. – Гинтаре тебя удержать хотела. Люб ты ей, Андрюс! И она ведь понимала, что тебя обратно, к людям тянет, что поживёшь-поживёшь с нею – и уйдёшь назад, в ваш человеческий мир, только тебя она и видела! А она хотела, чтобы ты дышал только ею, никогда ни родных, ни жизнь прошлую не вспоминал.

Андрюс безучастно смотрел мимо Агне – на плотный, яркий ковёр зелени, усыпанный кроваво-красной земляникой. В нём поднималась тяжёлая обида. Вот, значит, как… И ведь почти получилось у дива лесного! Сколько уж он живёт здесь, а семья его, работа, все мечты – забылись, затонули, будто в тумане. И если бы не сжёг он нечаянно янтарные четки – и дальше бы так было.

– Что же, она хотела, чтобы как кутёнок безмозглый, у ног её ластился? На что ей такая любовь, которая под дурманом только и живёт? – горько спросил он вслух у себя самого.

Агне опасливо взглянула на него.

– Теперь-то что делать думаешь?

– Не знаю. Дождусь Гинтаре, а там… Не знаю…

Он стремительно встал – так, что ведьма испуганно вздрогнула. Но Андрюс на неё даже не посмотрел. Тяжело оказалось принять коварство Гинтаре, дива лесного! Если бы только Агне-ведьма выдумала всё это, чтобы их разлучить! Но он прекрасно понимал, что это пустое утешение.

* * *

Гинтаре появилась не скоро – точно почувствовала что – пришла она с опущенной головой, бледная, печальная. Уж на что Андрюс собирался сурово её встретить, но как увидел, сразу нахлынула и жалость, и желание простить.

– Зачем ты так? – бормотал он, непроизвольно обнимая её. – Ну зачем?

Гинтаре прижималась к его груди, мочила ему рубашку горькими слезами. И лишь когда он с трудом убедил её, что уже не сердится, уже простил – она подняла глаза.

– Я тогда правду сказала: как увидела, так и полюбила, подумала: навек мой будешь! И не привыкла я сидеть-тосковать да дни считать, как ваши там… бабы да девки! Мне если люб, то так, чтобы всё сердце, всю душу мне отдавал!

– Да ведь я не олень, не волк, не зверь лесной, чтобы ласкаться да есть из твоих рук! Я – человек и любить только по-человечески могу. Я тебя любил бы, как умел, а теперь…

Гинтаре порывисто встала, слёзы высохли в её янтарных глазах, превратились в морозные искорки.

– Я могла бы приказать моему лесу никогда не выпускать тебя, навсегда бы остался здесь, покуда я желаю! Но я не буду утруждать себя да умолять о любви, которой нет! Я не полюбовница твоя, а царская дочь! Ступай, куда хочешь, нынче же!

Она отвернулась, плечи её вздрагивали.

Андрюс мягко развернул её к себе.

– Я и сейчас тебя люблю, ты не гневайся… Лучше тебя нет для меня и не будет! Я вернусь… Вернусь, как смогу, буду приходить, коли не прогонишь!

Он целовал её влажные ресницы, лоб, руки… Гинтаре не отталкивала его, но и не отвечала на ласки, – и Андрюс отпустил её, чтобы не делать ещё больнее.

– Я вернусь, если примешь. Клянусь, не забуду тебя, ни на кого не променяю!

Он низко поклонился напоследок; Гинтаре молча сунула ему в руки бузинную свирель. Андрюс ждал, не скажет ли она чего на прощание, – но так и не услышал ни слова.

– Прощай, – хрипло проговорил он. – Тихон!

Друг молчком запрыгнул ему на руки. Андрюс не сомневался, что Тихону был не по душе их уход из зачарованного леса, и был благодарен, что он последовал за ним без колебаний.

– Идём, Тихон, – твёрдо сказал он.

На миг показалось, что весь окружающий мир дрогнул и стал плавиться, точно горящая свеча, но это ощущение тут же исчезло. Андрюс увидел перед собой какие-то буйные заросли, принялся раздвигать их руками, продираясь вперёд. Это заняло много времени, он чувствовал себя так, словно колючий кустарник и тугие ветки нарочно хотят задержать его, расцарапать, уколоть побольнее. Вокруг холодало; Андрюс привык к постоянному теплу в их лесу, теперь он стучал зубами в своей лёгкой одежде, но шёл и шёл вперёд. Приходилось нагибаться, иногда ползти, он ободрал себе колени, локти, перепачкался в чёрной земле. Казалось, ещё чуть-чуть, и он застрянет здесь навсегда, опутанный этими проклятыми колючими ветками.

– Тихон, где ты? – хотел позвать громко, а получился еле слышный шёпот.