Нужно обладать специальными знаниями, чтобы считывать этот совершенно недоступный абсолютному большинству соотечественников потаенный контекст. И понимать при этом его полное гуманитарное ничтожество. Мир давным-давно живет по другим законам и оперирует иными ценностями.
«Идеология» же замещается изготовлением в товарных количествах и промышленных масштабах де-факто второго издания русского искусства в форме гнусных подделок (Игорь Топоровский, Эдик Натанов и т. д.). Давным-давно уже никого не интересует никакая утопическая идея. Только амбиции и деньги, что, в общем-то, одно и то же.
Поразительно, что с падением коммунистического режима для многих из «советских» коллекционеров «отверженные» картины оказались уникальным средством передвижения по миру и источником достойного существования. То есть действительно приобрели некоторые идеологические функции, принудительно навязывавшиеся им советским режимом. Покойные Валентина Козинцева и Надежда Симина на своих «Шагалах» объездили буквально весь белый свет. Последняя, следует сказать, оказалась владелицей коллекции волею случая. Она была соседкой одинокого маленького старичка — Сигизмунда Валка, — помогала и ухаживала за ним. Не имевший родственников Валк — все его родные сгорели в пламени холокоста, — отписал ей в своем завещании все собрание, состоявшее из таких же небольших, как он сам, по размерам картин. Шагала, Сомова, Петрова-Водкина, Нарбута, Бакста.
Принимающие стороны — крупнейшие музеи мира — оплачивали владельцам картин все расходы на путешествия и пристойное пребывание в их странах, да еще регулярно добавляли небольшие суммы «на пропитание» на скуповатой родине за воспроизведение в каталогах и на открытках.
Маленький этюд «Над Витебском», принадлежавший Симиной, в конце концов дерзко похитило в Америке малоизвестное подразделение Организации освобождения Палестины, скромно именовавшее себя «Международный комитет искусства и мира». Причем кража произошла не в подворотне, а на закрытой вечеринке в Еврейском музее на «музейной миле» Пятой авеню, посвященной открытию помпезной экспозиции Шагала. В этом, очевидно, заключался какой-то особый преступный шик, всегда сопутствующий радикалам.
Поиграв с ним несколько месяцев, как котенок с клубком шерсти, и убедившись в невозможности безопасной продажи краденого, а может быть, действительно думая, что таким образом можно добиться мира на Святой земле, пламенные арабы отправили холст почтой куда-то в Арканзас, торжественно заявив, что делают это в надежде на дружбу между евреями и палестинцами.
За время нахождения Шагала в суровой террористической неволе выяснились пикантные нюансы получения страхового возмещения за похищенный предмет. Российские «культурные» чиновники конфиденциально сообщили владелице, что, если она хочет получить страховку — один миллион долларов, — нужно будет «поделиться» двадцатью процентами от причитающейся суммы. То есть 200 000 долларов, как говорится, «вынь да положь». Кто из них выступал в качестве «толкача и ходатая», я не знаю, но догадываюсь. К всеобщему счастью, благородные палестинцы вовремя одумались, и картина вернулась к законному владельцу без всяких легальных страховых выплат и тайных откатов.
Я описываю все это столь подробно потому, что, на мой взгляд, до начала 1990-х годов в чьем-то скромном собрании портрет Яковлевой безусловно существовал как работа Джагуповой или просто красивая «картина неизвестного художника». С ней могли происходить разнообразные эволюции. Может быть, некий анонимный владелец потратил много сил и времени для восстановления имени художницы и пытался «раскрутить» ее. Возможно, этот анонимный хозяин вообще не придавал большого значения авторству и вдохновлялся самой живописью. А может быть, картина простояла двадцать лет лицом к стене и владелец, озабоченный бесконечным приобретением различных холстов, забыл о ней в тот самый момент, когда принес ее в свою «пещеру Лейхтвейса». Для кого-то важно обладание, для кого-то бесконечное любование, а для кого-то на первый план выступает врожденный хватательный рефлекс. Об инстинктах не спорят.
Всякое могло случиться за эти годы, но я-то первый раз увидел эту вещь как несомненную работу Марии Джагуповой. С достаточно подробным и в целом почти достоверным сопутствующим рассказом. Кто знает, какие метания и конвульсии сотрясали работу между 1977 годом и началом 1990-х годов. Ведь лишь на излете горбачевской перестройки чей-то очень опытный, профессиональный и совсем бессовестный глаз разглядел в портрете потенции сменить пол и имя живописца. А чья-то не менее опытная воровская рука поставила на оборотной стороне фальшивую подпись. После чего дело стало только за сочинением убедительного провенанса, охмурением покупателя и выгодной продажей.