Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Я в детстве собирал открытки и, разумеется, хорошо помнил много раз воспроизводившуюся до революции картину второстепенного польско-еврейского художника Станислава Бендера «Погром». Двое напуганных «харедим» стремглав убегают от погромщиков, спасая от осквернения свитки Торы, завернутые в талес. Дурная копия этого идеологически выдержанного произведения была продана в конце XX века в Амстердаме за 3700 долларов. Через несколько лет (в 2007 году) — переподписанная именем замечательного еврейского художника Исахара Бер Рыбака — эта же работа принесла уже около 200 000 долларов на русских торгах. Пикантность ситуации заключалась не только в банальной фальсификации подписи и авторства, но и в том, что проделано это было в пространстве одного аукционного дома Christie’s. Возник скандал, потому что мой покойный друг Аркадий Зозулинский, обративший внимание на эту метаморфозу, не стал молчать. Вмешалась серьезная западная пресса (Art News)[116] и специалисты по творчеству Рыбака, живущие в Израиле, но это отнюдь не помешало через десять лет глобальному еврейскому онлайн-цен-тру Jewish.ru опубликовать картину Бендера как произведение Рыбака и собрать сотни сочувствующих комментариев под заведомой неправдой[117].

Впрочем, совершенно необязательно, чтобы путаница с провенансом или с именем модели того или иного портрета имела криминально-прагматические корни. Я сам однажды невольно оказался втянут в приключение подобного рода. Все тот же вездесущий Аркадий Зозулинский, обладавший выдающимися знаниями и хорошим «глазом», предложил мне купить за приемлемую, в сущности, цену женский портрет работы Альфреда Эберлинга. Он знал, что больше всего на свете мне нравится разбираться со всякими живописными тайнами и загадками. Особенно если они связаны с Петербургом и конечными годами исторической России.

Я же, с одной стороны, решил мелочно поторговаться, а с другой, глупо покрасоваться. Цену я назвал завышенной, а неизвестную на портрете определил как балерину Тамару Карсавину. В «оконцовке», как говорят нынешние тинэйджеры, продать мне картину с моей же волюнтаристской атрибуцией владельцы отказались, но поставили ее на лондонский аукцион

MacDougall’s, где я, проявив невообразимую смекалистость, граничащую с полным идиотизмом, купил ее в три раза дороже, чем за нее хотели первоначально. По прошествии не столь уж долгого времени выяснилось, что и модель носит совершенно другое имя. Безвестная жительница Петербурга Ирина Сергеевна Максимович заместила гордую Карсавину, предъявив для этого более чем уважительные основания. Эта история, надеюсь, будет подробно исследована в одном пражском альманахе[118]. Но сами поиски настоящей модели и выяснение обстоятельств ее судьбы были настолько увлекательны, что я совершенно не жалею о лишних затратах денег и времени. Кроме того, в методологическом отношении сюжетные кульбиты с мнимой Карсавиной очень помогли мне и в настоящем расследовании, удерживая от опрометчивых шагов и скоропалительных выводов.

Альфред Эберлинг. Портрет Ирины Максимович

Таким образом, само по себе наличие провенансных нестыковок и даже фантастических выдумок не говорит ни о чем. Сплошь и рядом, гоняясь за длинным долларом, настоящие вещи «усиливают» с помощью немыслимых историй и пышных родословных. А ремесленные старые копии или тусклые беспомощные вещи неизвестных художников могут иметь такой безукоризненный провенанс, воспитываться и жить в такой рафинированной среде, что им позавидует иной музейный экспонат первого ряда. Хотя нанесение фальшивой подписи, конечно, переводит сюжет из неумышленно-ошибочного в несомненно криминальный ряд. Подпись художника в цивилизованных странах, таких как Нидерланды, является товарным знаком, а его подделка карается по закону и оценивается в два года тюрьмы вне зависимости от полученной выгоды.

Впрочем, в нашем любезном отечестве наверняка найдется судья, небескорыстно считающий, что осуществляется эта манипуляция без всякого злого умысла и с наилучшими намерениями. На этот счет существует даже циничная поговорка: «Несмотря на подпись, вещь настоящая». Да и относительно самой подписи художника возможны самые трагикомические повороты судьбы.