Оставалось лишь получить из-за границы фотографию оборотной стороны картины, хранящейся в частном собрании в Голландии, и поглядеть, совпадут ли цифры и буквы. Или добиться от ревнивого владельца разрешения увидеть картину живьем и лично осмотреть ее со всех сторон в поисках магазинных номеров. Или предпринять попытки завладеть архивными материалами Андрея Накова, Эдгара Ягерса, Доротеи Альтенбург и Милко ден Леева. Наличие такого количества звеньев в длинной цепи посредников и коллаборантов сулило удачу. Одно из них неминуемо должно было дать слабину.
С другой стороны, изводило душу опасение. А вдруг этих цифр вообще нет на «Портрете Яковлевой» или их удалось уничтожить при реставрации, и все мое исследование автоматически отправится в виртуальную помойку, оставив дурное послевкусие на долгие годы?
Дублирования холста я не очень опасался. Конечно, кому-либо из промежуточных комиссионеров во избежание скандала или по другим неведомым причинам могла прийти в голову идея разрубить гордиев узел без особых хлопот. Просто дублировать материю и заявить, что никаких фотографий оборота не сохранилось.
— Действительно, что-то такое было. Какие-то непонятные каракули. А теперь, уж извините, нет. Реставратор все намертво задраил.
Но при таком развитии событий под дублировочный холст уходила бы и пресловутая подпись художника, включающая в себя «сакральную» монограмму «Черный квадрат», «идентичную эталонному образцу подписи на знаменитом автопортрете», как отмечала в своем заключении доктор Елена Баснер. Ситуация, наилучшим образом описываемая русской пословицей «Нет худа без добра».
Покажите мне отчаянного безумца, заклеивающего своей рукой главную икону современности — «Черный квадрат» Малевича! Я обниму его, как родного брата, и пожму его мускулистую рабочую руку. Это будет означать, что эпоха хаоса и деконструкции закончена, а мир опять вступил в новый эон цельного миросозерцания, не разбитого на первоэлементы и атомы. Космическая ночь позади, а впереди безмятежное будущее виртуальной вселенной.
Надо еще учесть, что, начиная с доктора Андрея Накова, все участники передвижений холста были, по-моему, уверены в его безусловной принадлежности Малевичу, просто игнорируя противоречия, как это, увы, часто бывает принято в гуманитарной среде. Следовательно, с какой стати они должны были уничтожать непонятные им номера? Напротив, таинственная советская цыфирь действовала по принципу средневековых переписчиков древних рукописей — «graeca sunt non leguntur» («по-гречески, не читается»), сообщая картине ауру многозначительной таинственной достоверности. Так в классических американских фильмах-катастрофах положительный герой, спасающий мир путем разминирования ядерного заряда, непременно в самый ответственный момент за минуту до взрыва демонстрирует напряженному зрителю алюминиевую бирку с каким-нибудь потертым советским ГОСТом, призванную добавить фильму финальной убедительности в борьбе с мировым злом.
Кроме того, доктор Милко ден Леев — честно говоря, я запутался, кто там из них доктор, кто академик, а кто просто санитар, коновал или самозванец — славится тем, что строго документирует каждый этап своих реставрационных вмешательств, называя это свое ученое занятие «пиктологией». У него в архиве безусловно хранится подробный реставрационный паспорт, отражающий все этапы профессиональных вмешательств.
Каким образом вся эта почтенная и самоуверенная академическая публика будет выходить из ситуации с предательским задником, ума не приложу, думал я в начале своего расследования. К его концу выводы мои не изменились, разве что сам я подрастерял наивных иллюзий. На мой взгляд, ситуация очень близко подошла к безвыходной, как для владельцев картины, так и для многочисленных мировых экспертов, певших ей немыслимые дифирамбы.
После публикации моих заметок, как к ним ни относись, вряд ли будет возможно выгодно продать или выставить в серьезном музее портрет Яковлевой без всестороннего независимого исследования. И без недоуменных вопросов ко всем маститым искусствоведам, участвовавшим в продвижении этой картины вплоть до сегодняшнего злосчастного собственника и напыщенных выставочных кураторов. А если «пинкоды» совпадут, то нынешний владелец вполне сможет в судебном порядке без особых хлопот — благо он живет в Голландии, а не в «судебной столице России» Санкт-Петербурге — восстановить попранную справедливость и возместить материальный и моральный ущерб. Все же суды в Нидерландах до сих пор не вызывали таких нареканий, как в нашем любезном отечестве. Словосочетание «Гаагский трибунал» неизменно провоцирует разнообразные тревожные вибрации у большей части российского «политикума». А если к потерпевшему солидарно присоединятся еще и Стэд-лийк с Тейтом со своим моральным ущербом, то, может быть, и я, еще пребывая на этом свете, поверю в существование Немезиды.