Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

1980 — Sold to a private Russian collector in Moscow (Note: It is unclear whether the Russian collector bought the painting from Ovsey Fridman, prior to his death in 1982, or from Nonna Rufanova who was in the United States and living in difficult financial circumstances).

Приобретена в Санкт-Петербурге, Россия, у Казимира Малевича Овсеем Исааковичем Фридманом (российский художник и коллекционер). Дата не установлена.

(Примечание: в 1963 году Фридман был обвинен в даче взятки, связанной с участием в производстве плакатов для фабрики «Вулкан» в Ленинграде. Опасаясь исхода судебного разбирательства, он доверил свою значительную коллекцию работ русского авангарда на сохранение своему другу Нонне Руфановой. Фридман был помещен на семь лет в тюрьму строгого режима. После освобождения, больной, обнищавший и лишенный средств к существованию, он продал часть своей коллекции Руфановой, позднее эмигрировавшей в США.)

1980 год. Продана частному коллекционеру в Москве. (Примечание: Неясно, купил ли российский коллекционер картину у Овсея Фридмана незадолго до его смерти в 1982 году, или у Нонны Руфановой, находившейся в США и пребывавшей в сложных финансовых обстоятельствах) (Перевод мой. — А. В.).

По-моему, этот занимательный текст напоминает немного засушенный и слегка трансформированный для современных реалий вариант речи Остапа Бендера на похоронах Паниковского:

Здесь лежит Михаил Самуэлевич Паниковский, человек без паспорта.

Остап снял свою капитанскую фуражку и сказал:

— Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком. Это был бывший слепой, самозванец и гусекрад. Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. А вынести этого противоречия во взглядах Михаил Самуэлевич не мог, потому что имел вспыльчивый характер. И поэтому он умер. Все.

Несколько человек в России и за границей проводили независимое расследование относительно «коллекции Фридмана», привлекая к нему музейные и ведомственные архивы. Действуя врозь, они пришли к общему выводу, что такого собрания не существовало. Все отсылки к Фридману — реально существовавшему авантюристу, хорошему художнику и, по всей видимости, производителю подделок — являются фикцией, призванной вскружить голову доверчивым иностранцам и «втюхать» им произведенные в Петербурге «профессиональные подделки.

Поразительно, как много людей на Западе до сих пор безгранично верит во все эти волшебные сказки. Дело тут не в их наивности, жадности или глупости. Скорее всего, речь идет о неизбывной и не зависящей от государственных границ человеческой вере в чудеса, «алые паруса» и прочую романтическую лабуду. Обнадеживающая сентенция Гумилева — «Как будто не все пересчитаны звезды, как будто наш мир не открыт до конца» — цинично используется нашими ушлыми соотечественниками и их «европейскими и американскими партнерами» для охмурения доверчивых немцев, французов, англичан «и разных прочих шведов».

Даже самые циничные и недоверчивые из них все равно имеют «слабое место» и слепо верят в тайные склады с картинами Малевича и Кандинского, расположенные в каких-то узбекских кишлаках или провинциальных музейных катакомбах. Получив множество шишек и затрещин, они все равно наивно полагают, что Сталин лично был озабочен судьбой картин Малевича и специальными указами рассылал их по секретным хранилищам. Святые люди… Вряд ли товарищ Сталин вообще знал о существовании Казимира Севериновича Малевича, а самому художнику, скорее всего, следует быть благодарным банальным раковым клеткам, съевшим его простату и отправившим в могилу незадолго до знаменитого «польского» приказа НКВД № 00485, подписанного «железным» наркомом Николаем Ивановичем Ежовым 11 августа 1937 года. По этому секретному вердикту был расстрелян каждый шестой из проживавших в СССР поляков. Малевичу, с его не внушающим доверия «анамнезом», вполне светила такая веселая перспектива. Так что нельзя исключить, что судьба была к нему в конечном счете благосклонна. Все же лучше умереть в своей постели и в окружении любящей семьи и учеников — «с чады и домочадцы», — чем получить пулю в затылок в расстрельном коридоре «Большого дома».

Судьба Доротеи Альтенбург являет собой печальный, но поучительный пример удивительного простодушия западного человека перед загадочной восточноевропейской душой. У многих из них возникает «чувство вечной родины» при поверхностном контакте с российскими реалиями, особенно поданными в рекламно-экспортном исполнении. Как писал Рильке: «.внутренне я происхожу оттуда, родина моих чувств, мой внутренний исток — там».

Правда, у большинства это восторженное ощущение быстро исчезает после первого же прицельного удара по мозгам. Но любители острых ощущений быстро находятся снова, игнорируя пророческие, но неполиткорректные строки из Киплинга:

Будь начеку всегда:
Изменит иль одурачит
Языческая орда…