Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Но мое повествование основано исключительно на документах и посвящено только установлению автора портрета. Я могу позволить себе порассуждать в общих чертах о мотивах мошенников, поискать смягчающие обстоятельства, прописать исторический фон, но не более. Все прочее, а в особенности персоналии, лежит за пределами моего расследования. Криминальные материи имели бы немалое значение, пиши я вообще историю «русской» подделки. Но таких наполеоновских амбиций у меня нет и никогда не было. Я занимался одной-единственной картиной. Причем подлинной и прекрасной.

Не оставляя надежды все-таки получить фото заветного задника, я написал доктору Герту Имансе в Амстердам. Два года назад голландский исследователь творчества Малевича ушел на покой, и вроде бы у него не было никаких формальных причин утаивать от кого-либо совершенно несекретную и, в сущности, банальную информацию. Любые серьезные музейные каталоги переполнены снимками оборотов и факсимиле подписей художников. Достаточно взглянуть, например, на каталог выставки Казимира Малевича, изданный ГРМ в начале нашего тысячелетия. Однако ответа не было и от него. Вообще никакого, хотя любезная сотрудница музея лично переслала ему мое письмо и написала мне об этом.

Я написал в Тейт Модерн куратору выставки Малевича, проводившейся в этом музее. Лондонский каталог был оформлен лучше своих голландских и немецких братьев и выглядел информативнее. Делал его куратор Ахим Борхард-Хьюм (Achim Borchardt-Hume). Все-таки английское воспитание дает о себе знать в любых экстремальных ситуациях. Даже когда корабль стремительно погружается в пучину, старший помощник капитана гладко выбрит и благоухает кельнской водой, а стрелки на брюках безукоризненны. Ответ был быстрым, вежливым и абсолютно бессмысленным:

I am sorry to say that I cannot provide any of the Information you require, either because it is not available or it falls within data protection. I wish you every success with your further research.

With best wishes,

Achim Borchardt-Hume

Director of Exhibitions and Programme

Tate Modern.

Я приношу свои извинения, но никак не могу предоставить запрашиваемую Вами информацию, либо потому, что не располагаю ей, либо потому что она подпадает под защиту персональных данных. Желаю вам дальнейшего успеха в вашем исследовании (перевод мой. — А. В.).

И на том спасибо, конечно. Доброе слово, оно и кошке приятно. Но о каких-таких «персональных данных» пишет этот ученый человек? Личные данные — это адрес, номер паспорта, телефон, год рождения, доходы, болезни, состав семьи. А я просил всего лишь фотографию оборота старой картинки.

Чуть забегая вперед, скажу, что доктор Ахим Борхард-Хьюм явно немного лукавил. У него, безусловно, были фотографии оборота. Ведь в галерее Тейт Модерн в процессе проведения в ее стенах выставки Малевича производилось подробное исследование всех выставленных картин: «Как обычно при организации наших выставок, мы провели тщательнейшую экспертизу всех работ, участвующих в предстоящей ретроспективе. Это картины с отличным провенансом и всем необходимым перечнем документов, они публиковались и выставлялись»[132].

Но что тут поделаешь? Есть такая профессия — наводить тень на плетень или вешать лапшу на уши. Если они пишут правду, то не могли не обратить внимание на разночтения в датировках и оценке подписи. А если пишут неправду, то, значит, лгут.

Написал я даже в самое осиное гнездо альтернативного «малевичеве-дения» доктору Патриции Рейлинг[133].

Бывшая жена Андрея Накова, она, как видно из ее пышной, почти монархической, титулатуры, также составляет свой собственный и, скорее всего, альтернативный каталог-резоне Малевича. Индустрия производства все новых и новых подделок требует, без сомнения, развития и экспертного обеспечения. Честно говоря, обращаясь к ней, я рассчитывал сыграть на понятных разногласиях между давно расставшимися супругами. Было известно, что если доктор Наков говорит «белое», то доктор Рейлинг никак не «черно-белое» или «серое», но непременно «черное»[134].

Эти обстоятельства позволили ушлому израильтянину Ицхаку Заругу вместе с подельником Моезом бен Хазазом выйти сухими из мертвой воды Висбаденского суда.