Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Верхняя строчка представляет собой шестизначное число. Первые пять цифр прекрасно различаемы — 43420. Последняя цифра также хорошо сохранилась, но она частично скрыта под крестовиной подрамника. Доступный обозрению нижний фрагмент позволяет уверенно предположить, что это цифра «8».

В моем распоряжении имеется фотография оборота картины Марии Джагуповой «Спортсмен», имеющей на обороте аналогичные надписи и номер товарного ярлыка 434209. Кстати, у «Спортсмена» родной подрамник, и на нем видны авторские надписи.

Также я располагаю фотографией картины «Портрет мужчины в шляпе». Она натянута на новый подрамник. На ее обороте имеется номер товарного ярлыка 434192. Я размещаю здесь снимки оборотов трех картин, позволяющих произвести их визуальное сравнение. Первый снимок — оборотная сторона «Портрета Яковлевой», второй снимок — оборот картины «Спортсмен», а третий — «Портрет мужчины в шляпе».

На второй и третьей картине присутствуют также цифры. «350» и «320». На мой взгляд, это цены из «Акта описи и оценки № 24 от 8, 12 октября 1976 года»[139], несколько «модифицированные» в начале девяностых годов путем прибавления цифры 3. Таким образом, «Спортсмен», оцененный в 1976 году в 50 рублей, обрел стоимость «350 рублей», а «Мужчина в шляпе» — «320 рублей».

Здесь следует заметить, что в 1970-1990-е годы обычной практикой уличных «перебросчиков» и «перехватчиков» были подобные махинации с ценами. Их мануальное «увеличение» с целью получения максимальной прибыли. Существовал целый набор граждан, не обременявших себя общественно полезным трудом в силу инвалидности или «подвешенности» в какой-нибудь конторе в качестве «мертвых душ» и «призраков коммунизма». Откликаясь на «неблагозвучные», но многое говорящие об их носителях клички, они проводили время своей суетной и скоротечной жизни у дверей магазинов и предлагали гражданам, желавшим продать старые книги, живопись или антиквариат, то, что сейчас красиво и точно называется — «деньги сразу». Они же очень часто, купив предмет где-нибудь на проспекте Огородникова у «Веры Ивановны» за одну цену, тащили его к Николаю Петровичу Кошелеву или Анатолию Ефимовичу Козлову, чтобы продать за совершенно другую. Разница в стоимости определялась элементарной городской топографией (на улице Марата и на Староневском проспекте цены были значительно выше, чем на относительно малолюдных и депрессивных окраинах), доскональным знанием библиографии и смоченным слюной указательным пальцем, стирающим старый штамп или его ненужный фрагмент, или, напротив, целой кистью правой руки, уверенно приписывающей нужную цифру. Для этих целей применялся и мелкий наждак и всякая «химия», если книга была отягощена библиотечным штампом. Титул и семнадцатая страница аккуратно вырезались, отмывались сложным химическим составом, потом желтились спитым чаем и виртуозно вклеивались обратно. Особенных успехов в этой трудоемкой процедуре добился некий гражданин Тормозов, откликавшийся на кличку «Пудель». Боюсь, что многие мои читатели лишатся социально-политической невинности, узнав об ухищрениях эпохи развитого социализма, на которую в качестве своеобразного нравственного эталона ссылаются многие современные ностальгирующие публицисты.

Кстати, за это полагался тюремный срок, как за спекуляцию, поскольку выученный наизусть Сопиков, Геннади или Бурцев, или справочник Кондакова, или намоченный слюной палец и ориентация в потемках цен, спроса и конъюнктуры, необычные для рядовых соотечественников, повелительно толкали гражданина к получению нетрудовых и довольно высоких доходов. Попытка уложить торговлю товаром, обладающим индивидуальными и уникальными качествами и свойствами, в административные схемы, предписанные Ленкнигой и Ленкомиссионторгом, приводила к забавным результатам. Советские букинистические магазины имели в своем распоряжении каталоги с рекомендованными ценами, по которым они были обязаны покупать книги у населения, выплачивая им деньги немедленно, за вычетом 20 %. Отказ в покупке был возможен только при наличии в магазине подобной литературы. Так называемой затоваренности. Составители этих каталогов, люди, безусловно очень знающие, но сидящие в Москве и витающие в эмпиреях, понятия не имели, что книга Карла Риттера «Землеведение Азии», оцененная ими рублей в шестьдесят за четыре тома, продавалась в Географическом обществе со склада по одному рублю.

Мотивация московского начальства вполне доступна рациональному анализу. Риттер был довольно редок, потому что весь его тираж осел на складах в связи с революцией 1917 года, но в столичных кабинетах в середине семидесятых об этом еще не знали. У них были свои заботы. Аналогичная ситуация складывалась с сочинением Григория Ефимовича Грум-Гржимайло (1860–1936) «Западная Монголия и Урянхайский край» и другими примечательными изданиями.