Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Кажется очевидным, что «настоящий писатель» Пирсон противостоит преуспевающему ремесленнику Баффину, представляющему массовую культуру. Однако в «Черном принце» ощутимо присутствуют обертоны, предостерегающие от прямолинейного сближения творческих принципов Пирсона с авторской позицией. Кредо Баффина на поверку оказывается вовсе не низкопробным, оно едва ли не более приемлемо, чем кредо Пирсона. Так, по мнению Э. Диппл: «И Брэдли Пирсон, и его любимый и ненавидимый соперник – писатели заурядные, посредственные. Оба они злоупотребляют правдивостью ‹…› великого искусства»[492].

С этим выводом можно было бы согласиться, если бы диалог (или дуэль?) творческих манер Брэдли и Арнольда был только средством их личной характеристики. Однако обоюдная писательская неудача есть не итог, а предпосылка поисков путей создания истинно художественного произведения. Мало констатировать несостоятельность писательских попыток Брэдли и Арнольда, необходимо проследить их влияние на формирование того самого романа, где они действуют как персонажи.

У Диппл находим еще более четкое противопоставление авторских принципов Пирсона и Баффина: «И Брэдли, эгоист-невропат, и Арнольд, ленивец и начетчик, – оба терпят неудачу как художники, не соответствуют требованиям добродетельного искусства-самопожертвования»[493]. При всей верности такого разграничения (очевидно характеризующего Брэдли в качестве романиста «кристаллического» типа, а Арнольда – в качестве автора «журналистских» романов) представляется гораздо более важным проследить живую динамику этого соперничества, объяснить его не как итог (сугубо негативный) «Черного принца», но как эмбрион становления романного целого.

Баффин ищет своих героев непосредственно в жизни, не утруждая себя обобщением, осмыслением, типизацией. Пирсон всячески отгораживается от обыденности, пытается породить книги непосредственно из мыслительных построений. Баффин, подобно Тригорину из чеховской «Чайки», не пропускает случая побеседовать со случайным встречным, подсмотреть и подверстать в очередную рукопись еще несколько подробностей, портретов, жестов. Пирсон избегает контактов с людьми: «Чтобы существовать как личность, надо уметь провести границы. Зыбкое сочувствие ко всем исключает действительное понимание кого бы то ни было». Однако и ответ Баффина по-своему продуман и естествен: «Но, Брэдли, нельзя так отвергать людей, нельзя их вычеркивать. Надо относиться к ним с любопытством. Любопытство – это своего рода милосердие ‹…›. Знание подробностей – вот что делает писателя» (с. 50). Характерно, что оба писателя обвиняют творчество друг друга в моральных изъянах (вспомним, как важна этическая сторона творчества для Мердок-теоретика). Добродетельное уважение к другому оказывается равно невозможным и при избирательном, поверхностном «любопытстве» («журнализм»), и в случае эгоистической замкнутости («кристалличность»). Поэтому, при всей противоположности творческих установок, Арнольд и Брэдли так тяготеют друг к другу: «Мы думаем друг о друге постоянно» (с. 196). Баффин остро ощущает в своих книгах недостаток концептуальности, усиленно стремится сравняться с Пирсоном в образованности, историко-культурной осведомленности. Пирсон же чувствует в себе недостаток баффиновского «любопытства»: «Я был очарован Арнольдом. Наши отношения ‹…› давали мне чувство подлинной жизни» (там же).

Крайности сходятся: и у Баффина, и у Пирсона искусство и жизнь неразрывно связаны, срослись воедино. Только у Арнольда этот литературно-жизненный симбиоз имеет акцент на жизни, а у Брэдли отправной точкой, наоборот, является литература. Если искусство Баффина вырастает из «подробностей» его собственной частной жизни, то для Пирсона единственно возможная частная жизнь только и существует в искусстве, которому в окружающей реальности ничего не предшествует. Разграничить слово и реальность, уравнять их в правах, показав в то же время закономерное соответствие словесных структур жизненным событиям (на основе тождества этических заповедей) – такова задача порождения романного целого в «Черном принце». И оба пути, представленные Баффином и Пирсоном, будучи взяты по отдельности, здесь бессильны.

У хранящего молчание Брэдли оказывается больше шансов сделать решающий шаг к созданию истинного романа, чем у Арнольда, привычно штампующего одну книгу за другой. Потому-то именно Пирсон избран протагонистом, исследующим пути сотворения не только собственного (вставного) романа, но и всего «Черного принца» в целом.