Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Как ты любил полуночных такси обещания
прочь увезти от проклятой, несчастной,
с трудом
произносимой любви в лихорадке прощания,
комкая варежку с мятым последним рублем!

Описанный И. Роднянской переход от «женского стихописания» к «средневековому реализму» для Николаевой – вовсе не раз навсегда свершившееся при переходе от юности к зрелости событие, но – смысловая универсалия, вечно разыгрываемая драма, как раз и придающая этому самому «реализму» подлинность, избавляющая стихи от прямолинейного аллегоризма и императивной учительности. Вот и детские наивные жесты (вроде увлеченного протирания оконных стекол и т. д.) не просто зафиксированы в стихотворениях совсем еще неопытного, юного автора, но раз за разом оживают в более поздних вещах Николаевой:

…в тот облезлый, в тот чудесный,
душный, тесный, пыльный шкаф,
спряталась от всех, как в детстве,
чтоб обиду в нем заспать.

Однако это уже не просто воспоминание о детстве, но возвращение в универсальное пространство притчи – в шкаф (метафорически!) прячется не нашаливший ребенок, но женщина, которая

…душу промотала,
размотала, словно шарф.

…«Женское стихописание» уходит? Как бы не так! Вот стихи из книги «На корабле зимы»:

…Женщина – кошка! Повсюду ей мнится
если не мышь, то хоть рыба, хоть птица:
в зыбь, в задыхание, в дрожь –
кинется, глаз зажигая, на сладкий
голос инстинкта и – в темные складки…
Выйдет и фыркает – ложь!

И что, вы думаете, дальше?

Но и поэт с нею схож: средь визжанья
суетной жизни расслышит дрожанье
в мире заломленных струн;
кинется, слух обостряя, на сладкий
голос, нырнет в глухоманные складки…
Выйдет – задумчив, угрюм…

Притчевая ситуация в стихотворении, безусловно, присутствует, но нет в нем заданности и условности, отвлеченного нравоучения. Вот еще один образец подобного рассказа-притчи, совмещающего сугубую конкретность и подчеркнутое смысловое обобщение:

В серой казенной рубашке – ладонь у ладони
в скорбном халатике, в туфлях на грубом картоне…
Будь наши очи духовные чуть приоткрыты,
мы бы увидели – нет,
средь сиятельной свиты,
в брачной одежде,
в чудесной накидке лазурной –
вот как проходит она в кабинет процедурный!

(«В брачной одежде

»)

Сопоставление несоизмеримого – вот, на мой взгляд, содержательная основа фирменной диссонансной стилистики Николаевой, ее бесконечных периодов, неплавно и негладко перетекающих из одной строки в другую. Да и как иначе могли быть записаны монологи ее героини – словно бы нервно вышагивающей по комнате взад и вперед, что-то доказывающей и собеседнику и самой себе в одночасье? Все страстно нагнетается, нет размеренности:

Чу! – метель переводит дыхание, чтобы опять
с новой силой снежком – да погуще, послаще –
жахнуть, шарахнуть, подбавить, покрепче поддать…

…Подхожу к самым главным – в моем понимании – стихотворениям из сборника «Здесь», в которых с наибольшей ясностью сформулировано поэтическое (и не только) profession de foi Олеси Николаевой. Если не ошибаюсь, именно об этом (каким образом, собственно, возможно поэтическое творчество?) написана вся книга. «Здесь» – это где? Ясно, в подлунном мире, по сию сторону смерти и вечности. Именно

Здесь собирается гордость юродств доморощенных,
темный свет,
всякий помысел, рискующий заблудиться…
……………………………………………………….……
…ибо то, что зарывали в землю веками, – здесь
обнажилось с изнанки.

Выразительнейшее стаккато. По тональности эти стихи сопоставимы разве что с шепотом-восклицанием Бродского:

…и тут –
тут конец перспективы.