Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

«Мы – люди Страстной субботы».
Он – вот уже: снят с креста.
Воскреснет ли? Все заботы
об этом, вся маета
сердечная… Ангел, что ты
с известьем к нам не спешишь?
Мы – люди Страстной субботы,
мы глушим себя: гашиш
иллюзий, нектар до рвоты…
А вы намекните нам:
воскрес, мол, мы не сироты –
все беды напополам!
Мы, люди Страстной субботы,
чужим сострадать страстям
устали, вышло из моды
внимать неблагим вестям.
Мы знать не хотим о страшном.
Не смейте напоминать
о сгинувшем дне вчерашнем
и что Он придет опять!

Вовсе не хлебниковское стихотворение! – так и хочется сказать второпях и невпопад. Своею углубленностью во многосмысленные глубины слов бесконечно отдалено оно и от его фирменной бытовой конкретности, и от стенографической точности описаний. Страстная суббота – страшный день, когда заповеданное чудесное возвращение светлой силы в земной мир еще не явлено, отсрочено – кто знает на какие мгновенья, годы или эпохи. В этот день мы должны обороняться от сомнений в благовествовании, от неуверенности в себе и в будущем, а также и от прямого неверия. Сквозь боль и скорбь необходимо суметь увидеть иное, неизмеримо большее, чем повседневные невзгоды.

Однако о. Георгий, согласно интерпретации Олега Хлебникова, вкладывает в заглавное словосочетание стихотворения совершенно иной смысл, едва ли не противоположный исконному. Зыбкая неопределенность Страстной субботы, шаткое равновесие чуда и подлунного мира, высшего промысла и логики земных событий – все это может и должно вести не только (и даже – не столько) к укреплению духа «средь дольних бурь и битв», не столько к переступанию через непреодолимость зла в светлый квадрат чуда, но совсем наоборот – к повышенной чувствительности к именно «неблагим вестям», к известиям о торжестве зла – человеческого, слишком человеческого. Если сделать в заданном этими рассуждениями направлении еще один закономерный шаг, то мы получим сентенцию парадоксальную, почти еретическую. Время Страстной субботы – не просто краткое помрачение между мерцанием пророчества и светом воскресения, но совершенно особый шанс внимательнейшим образом всмотреться в оттенки тьмы, ощутить, как свое, – чужое горе, почувствовать своими – заблуждения, страдания, сомнения других людей.

Время Страстной субботы осенено особого рода благодатью «неблагих вестей», сомнение в вечных истинах в этот день есть не временное помрачение, но данный каждому способ устоять перед натиском смерти самостоятельно, без опоры на поддержку сил, с которыми не спорят. Да, в России – в нулевые годы наступили времена, символически эквивалентные моменту земного погребения Богочеловека. Все вроде бы устаканилось, встало на свои места, все шипы бытия плотно и прочно вошли в предполагаемые проушины. В это время особенно легко предаться ложному благочестию, снимающему с человека всякую ответственность за происходящее. Если все само собою и непременно наладится (да и уже налаживается!), значит, у меня есть право спокойно пройти мимо знаков своих и чужих бед и бедствий, которые зачастую служат платой за нормализацию и стабилизацию.

Вот каким образом оказывается заново обоснованной всегдашняя сосредоточенность Олега Хлебникова на не очень-то модной в последние годы «гражданской тематике». Вопреки набирающей силу «новой социальности» (с ее «жесткостью», доходящей до жести), в поэзии Хлебников оказывается верен социальности «старой» – либеральной, говоря полузабытым языком времен собчаковских и отторженья Крыма. Хлебников стоек на своем посту, он делает некую неслышную и невидную работу по сохранению общественного снисхождения и сочувствия к униженным и обиженным. Сопереживание «чужому, как своему» должно незыблемо сберегаться в коллективной архетипической памяти – даже в том случае, если не принесет исцеления ран и болезней. Так же и с милостыней: необходимо подавать просящему, не задумываясь о реальном размере месячного дохода нищенствующих. Даже если подаяния ложно просит имущий, либо – неимущий по собственному выбору, жест подаяния обращен прежде всего не на него, а на самого дающего, то есть способного остановиться и осознанно расстаться хотя бы с частью своего достояния.