Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

О доблестях поболтать желаешь, о подвигах, о славе? Потанцуй-ка лучше, дружок, пар выпусти! Мы не жертвы, а практики, мы твердо знаем, что каждое наше дело совершено не ради высокого ореола мученика, но ради результата, конкретного, зримого, не подлежащего пафосному прославлению. Шестидесятник – прежде всего практик, а не жертва, так, Лакшин в кризисные для «Нового мира» дни записывает: «Надо избежать паники в ред[акции] и до последн[его] дня хранить спокойствие. Быть может, еще 4, 5-ю книжки удастся выпустить». Спокойный, «негероический» практицизм перед лицом неминуемого поражения? Конечно. И в этом, видимо, вся соль. Ретроспективная, ностальгическая «героизация» новомирской критики сегодня неминуемо оборачивается, как это ни странно, искажением представлений новомирских критиков о самих себе, противоречит их – тогдашнему! – неписаному кодексу поведения и словописания.

А чем оборачивается «развенчание» шестидесятников вообще и новомирцев в частности? О, тут дело обстоит гораздо интереснее!

…Уязвимо ли шестидесятничество? Еще бы! Его критика началась еще на страницах солженицынского «Теленка», где новомирцы конца 1960-х годов упрекались в том, что уступили инициативу самиздату (с этим утверждением, кстати, полемизировал и Лакшин в статье «Солженицын, Твардовский и “Новый мир”», воспроизведенной в трехтомнике). Важно подчеркнуть, что уже в самой установке на прагматику, на достижение практического результата, на сообщение «человеческого лица» оппоненту (социализму как общественно-политической доктрине, репрессивному советскому режиму, лакировочной псевдолитературе, проработочной критике) содержалась явная возможность для критики. В чем упрекал Солженицын разгромленную редакцию «Нового мира» в первые годы после выезда из СССР? В косвенном нравственном компромиссе, в том, что Твардовский и его единомышленники невольно вступают в диалог с режимом, говорят на его языке.

Собственно, именно этот аргумент и был ключевым для критики шестидесятников на протяжении нескольких десятилетий, причем всякое новое поколение «развенчивателей» подвергало сомнению не только новомирское шестидесятничество – «первоисточник» послевоенного противостояния сталинизму, – но и (NB!) последующих его оппонентов. Попробуем воспроизвести кумулятивную логику отталкивания от предполагаемых предшественников, реконструировать сюжет негативного освоения наследия шестидесятников, построенный по принципу стихотворения о доме, который построил Джек.

Активные политические диссиденты, как уже говорилось, могли не принимать членства Твардовского в партии, его прямых контактов с первыми лицами хрущевской и брежневской иерархии. В свою очередь, герои андеграунда, отмежевываясь от борцов за преобразование марксизма, заодно дистанцировались и от их непримиримых противников («после коммунистов больше всего ненавижу антикоммунистов»). Далее. Сочувствующие интеллектуальному возрождению в духе М. Бахтина и С. Аверинцева зачастую явно или неявно отрицали идейные позиции и логику действий сразу и шестидесятников, и диссидентов, и представителей андеграунда. Что потом? Поколение концептуалистов попросту стирает грань между подцензурным и неподцензурным, тематизирует советский официоз (полуодетые пионерки на коленях у вождей – рутинный сюжет). Это означает, конечно, ревизию, пересмотр всей системы оппозиций, слагавших кодекс поведения шестидесятников, диссидентов, людей андеграунда, последователей интеллектуального возрождения, которые, соответственно, боролись с властью, власть иронически игнорировали или строили альтернативную державу духа и мысли. Ну а потом что? Ясно что – подоспело поколение восьмидесятников, Д. Галковский со товарищи, критики «либерального проекта» в политике, науке и искусстве. Все предшествующие поколения борцов с репрессивным аппаратом советской эпохи были зачислены в вольные или невольные пособники репрессий. Наконец, в девяностые «преодоление прошлого» достигает апогея: под ударом оказывается «советская творческая интеллигенция» как таковая. Она, дескать, может существовать только в несвободном обществе, только как антитеза авторитарности, причем – антитеза зыбкая, нередко ведущая к соглашательству, предательству, искушению малых сих. Все, круг замкнулся, далее можно цитировать «Вехи»…