Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Диссертация была завершена в 1853 году, а защищена только в 1855-м, когда искомая ученая степень уже не представляла ценности для Чернышевского, избравшего к тому времени поприще литературного критика. Однако текст эстетического трактата Чернышевского содержит явственные следы иного, альтернативного пути его самореализации в качестве ученого, главная цель которого – не сами по себе научные открытия, но все то же прямое воздействие на жизнь широкого круга людей, в основном – неспециалистов. Автор диссертации создает особую «программу чтения» своего сочинения, пытается представить его не только и не просто научным, но насущным и злободневным, обращенным к повседневным запросам и потребностям обычного человека, не являющегося специалистом в области теории искусства. Пользуясь лексиконом Константина Левина из толстовской «Анны Карениной», можно было бы сказать, что Чернышевский стремится соединить «научные вопросы с задушевными»[330].

В первой же фразе диссертации есть знаменательная оговорка: «Ныне век монографий, и мое сочинение может подвергнуться упреку в несовременности. Удаление из него всех специальных исследований может быть сочтено за пренебрежение к ним» (II, 5). Т. е. из работы удалены тонкости научной полемики, чтобы сделать более доступными, злободневными ее основные тезисы[331]. С другой стороны, такая установка на непосредственное, эмпирическое восприятие людей, не погруженных в профессиональные тонкости, соседствует с парадоксальным стремлением автора говорить как раз не о практических частностях, но о вещах крайне обобщенных, теоретических: «Автор не менее, нежели кто-нибудь, признает необходимость специальных исследований; но ему кажется, что от времени до времени необходимо также обозревать содержание науки с общей точки зрения» (II, 6). И эта двойственность, заявленная в самом начале диссертации, – не предел. В известной авторецензии на собственную диссертацию (Современник, 1856, № 6, подпись: Н. П-ъ) Чернышевский говорит о своем трактате как бы со стороны, затевает игру с самим собою, с собственной (как сказано – уже изначально двойственной) позицией исследователя, который стремится быть одновременно и популяризатором, и практиком: «Литература и поэзия имеют для нас, русских, такое огромное значение, какого, можно сказать наверное, не имеют нигде, и потому вопросы, которых касается автор, заслуживают, кажется нам, внимания читателей».

Но действительно ли заслуживают? – в этом очень позволительно усомниться, потому что и сам автор, по-видимому, не совершенно в том уверен. Он считает нужным оправдываться в выборе предмета для своего исследования: «Ныне век монографий, – говорит он в предисловии, – и мое сочинение может подвергнуться упреку…». После пространной автоцитаты следует парадоксальный вывод: «А нам кажется, что сам автор или не совершенно ясно понимает положение дела, или очень скрытен. ‹…› Г. Чернышевский ‹…› мог бы сказать в предисловии так ‹…› “Конечно, есть науки интересные более эстетики; но мне о них не удалось написать ничего ‹…›; а так как “за недостатком лучшего, человек довольствуется и худшим” (“Эстетические отношения искусства к действительности”, с. 86), то и вы, любезные читатели, удовольствуйтесь “Эстетическими отношениями искусства к действительности”. Такое предисловие было бы откровенно и прекрасно» (II, 94–95).

Рецензируемое сочинение в рамках рецензии подвергается … переписыванию на глазах у «любезных читателей», слишком напоминающих «проницательного читателя», неоднократно упоминающегося в романе «Что делать?». Повествовательная техника Чернышевского в диссертации и в романе обладает, как видим, сходными особенностями. В диссертации позиция исследователя оказывается изначально двойственной. С одной стороны, это ученый, непоколебимо уверенный в своей правоте, желающий убедить не только специалиста, но и «обычного человека», долженствующего почерпнуть из прочитанного сочинения некие практические рецепты. Однако, с другой стороны, компетенция исследователя (можно было бы сказать – «повествователя») поставлена под вопрос как непосредственно в тексте диссертации, так и в авторецензии. Задаваемая текстом диссертации программа чтения предполагает подобную же двойственность в позиции читателя: убежденность в достоверности научных выводов соседствует с сомнениями. В итоге сами по себе научные тезисы, результаты исследования представлены не в качестве уже достигнутых и несомненных, но складывающихся по ходу рассуждений автора, порою ведущего сложную игру с самим собою и с читателем.

Как видим, в диссертации Чернышевского присутствует специфическая, специально подчеркнутая повествовательная техника, напоминающая о романных моделях повествования.