Раффлс, взломщик-любитель

– Видел и подружился с ним, и, если такое вообще возможно, он более забавный из этих двух старых зануд. Но они оба действительно стоят того, чтобы их изучить. Этим утром я взял быка за рога, пошел к нему и стал врать самым бесстыдным образом, и счастье, что я это сделал: старый негодяй отплывает в Австралию уже завтра. Я сказал ему, что один человек хотел продать мне копию знаменитой «Инфанты Марии Терезы» Веласкеса и что я приехал к нему лишь для того, чтобы узнать, что он продал ее ему. Видел бы ты его лицо, когда я ему это сказал! Вся его подлая старая физиономия превратилась в один сплошной оскал. «Неужели СТАРЫЙ Дебенхем признал факт продажи?» – спросил он. И когда я сказал, что признал, он хихикал минут пять. Он был так доволен, что сделал именно то, на что я и рассчитывал: показал мне эту великолепную картину – к счастью, она действительно невелика, – а также футляр, в который он ее положил. Это железный футляр для хранения карт, в котором он привез план своих владений в Брисбене; он поинтересовался, кому придет в голову, что теперь там лежит еще и одна из работ старого мастера. Однако он навесил на этот футляр новый замок фирмы «Чабб»[40]. Впрочем, я сумел осмотреть ключ, пока он восхищался полотном. В ладони у меня был зажат кусочек воска, так что я сделаю дубликат уже сегодня днем.

Раффлс посмотрел на часы и вскочил, заявив, что потратил лишнюю минуту.

– Кстати, – сказал он, – ты должен будешь отужинать с ним в «Метрополе» этим вечером.

– Я?

– Да, и не нужно так пугаться. Нас обоих пригласили, и я поклялся, что ты отужинаешь со мной. Я принял приглашение за нас обоих, но меня там не будет.

Его ясные глаза смотрели на меня, сияя скрытым смыслом и озорством.

Я взмолился, чтобы он поведал мне этот скрытый смысл.

– Ты отужинаешь с ним в его частной гостиной, – сказал Раффлс. – Она соединяется со спальней. Ты должен удерживать его там настолько долго, насколько это возможно, и все время разговаривать!

В следующее мгновение я увидел его план с кристальной ясностью.

– Ты пойдешь за картиной, пока мы будем ужинать?

– Пойду.

– А если он тебя услышит?

– Не услышит.

– Но вдруг?

Я содрогнулся от самой мысли об этом.

– Если услышит, – сказал Раффлс, – будет стычка, вот и все. Револьвер в «Метрополе» будет неуместен, но я обязательно возьму с собой короткую дубинку.

– Но это жутко! – воскликнул я. – Сидеть и разговаривать с совершенно незнакомым человеком, зная, что ты работаешь в соседней комнате!

– Две тысячи на человека, – спокойно произнес Раффлс.

– Честно говоря, у меня такое ощущение, что мне стоит от них отказаться!

– Не тебе, Банни. Я знаю тебя лучше, чем ты сам.

Он надел пальто и шляпу.

– Когда мне нужно там быть? – простонал я.

– Без четверти восемь. От меня придет телеграмма, в которой будет сказано, что я не смогу присутствовать. Он ужасный собеседник, так что у тебя не будет проблем с тем, чтобы самому задавать тему разговора. Но ни в коем случае не позволяй ему говорить о его картине. Если он предложит тебе на нее взглянуть, скажи, что тебе нужно идти. Он хитро запер футляр сегодня днем, и у него нет никакой причины открывать его снова в этом полушарии.

– Где мне найти тебя, когда я выберусь оттуда?

– Я буду в Эшере. Надеюсь успеть на поезд, отправляющийся в 9:55.

– Но, разумеется, я увижу тебя этим днем еще раз? – вскричал я в волнении, поскольку его рука уже легла на дверную ручку. – Я еще не услышал и половины того, что мне нужно знать! Я знаю, что вляпаюсь!

– Не ты, – сказал он вновь. – Вляпаюсь Я, если потрачу еще хотя бы одно лишнее мгновение. Мне еще чертовски много куда нужно успеть. В моей квартире ты меня не найдешь. Почему бы тебе самому не приехать в Эшер последним поездом? Решено – ты приедешь туда с последними вестями! Я скажу старому Дебенхему, чтобы он тебя ждал: он приготовит спальни для нас обоих. Клянусь Юпитером! Он ничего для нас не пожалеет, если получит эту картину.

– Если! – простонал я, когда он кивнул мне на прощание. От дурного предчувствия у меня подкашивались ноги, меня тошнило – словом, я пребывал в том совершенно жалком состоянии, которое испытывает актер, охваченный чувством чистой боязни сцены.

Ведь в действительности, как бы там ни было, мне всего лишь нужно было сыграть свою роль. Если Раффлс не потерпит фиаско там, где он никогда его не терпел, если этот аккуратный и бесшумный Раффлс вдруг не станет неуклюжим неумехой, то от меня потребуется лишь «улыбаться, улыбаться и быть злодеем». Умение улыбаться я тренировал несколько часов. Я оттачивал свои ответы на возможные повороты гипотетического разговора. Я придумывал истории. Я изучал книгу о Квинсленде в клубе. Наконец, когда на часах было 7:45, я уже кланялся какому-то пожилому мужчине с маленькой лысой головой и жидкими бровями.

– Значит, вы друг мистера Раффлса? – довольно грубо сказал он, окидывая меня взглядом своих маленьких светлых глазок. – Вы его не видели? Я ждал, что он придет раньше вас и кое-что покажет мне, но он так и не появился.