Раффлс, взломщик-любитель

И внезапно я понял, что отказываться дальше нельзя, ибо этим я навлеку на себя подозрения в тот же миг, когда пропажа обнаружится. Так что я последовал за ним в спальню без дальнейших протестов и позволил ему для начала показать мне стоявший в углу железный футляр для карт, хотя сердце мое при этом сжималось. Само вместилище картины уже было поводом его бесконечной гордости, и, казалось, он никогда не прекратит разливаться соловьем о его ничем не примечательном внешнем виде и замке фирмы «Чабб». У меня было такое ощущение, будто прошла целая вечность, прежде чем ключ наконец оказался в этом замке. Раздался щелчок, и у меня кровь застыла в жилах.

– Во имя Юпитера! – вскричал я в следующее мгновение.

Полотно было на месте, спрятанное среди карт.

– Так и думал, что она вас поразит, – сказал Крэггс, вытаскивая и разворачивая картину, чтобы показать мне ее во всей красе. – Великолепная вещь, не правда ли? И не подумаешь, что ее написали двести тридцать лет назад, да? Однако так и есть, я даю вам слово! Представляю лицо старого Джонсона, когда он ее увидит. Больше он не будет хвастаться СВОИМИ картинами. Да уж, эта картина стоит всех, хранящихся на территории колонии Квинсленд, вместе взятых. Стоит пятидесяти тысяч фунтов, мой мальчик, а я заполучил ее за пять!

Он взял меня за плечо, настроенный, похоже, на дальнейшие откровения. Однако мой внешний вид остановил его, и он потер руки.

– Заполучи ее вот так, – хихикнул он, – и что прикажешь делать старому Джонсону? Надеюсь, он пойдет и повесится на одной из штанг для картин!

Лишь небесам известно, что я наконец сумел ему ответить. Поначалу я онемел от облегчения, но затем продолжал стоять молча по совсем иной причине. Новый клубок эмоций не давал мне пошевелить языком. Раффлс потерпел неудачу – РАФФЛС потерпел неудачу! Неужели у меня нет ни шанса? Было ли уже слишком поздно? Был ли другой способ?

– До свидания, – сказал он, окидывая прощальным взглядом полотно, прежде чем свернуть его. – До свидания – и до встречи в Брисбене.

Представьте волнение, которое я испытывал, пока он закрывал футляр!

– В последний раз, – продолжил он, когда ключи со звоном отправились в его карман. – Она отправится прямо в хранилище на борту.

В последний раз! Если бы я мог отправить его в Австралию лишь с законным содержимым его драгоценного футляра для карт! Если бы только я мог преуспеть там, где Раффлс потерпел неудачу!

Мы вернулись в соседнюю комнату. Не знаю, как долго и о чем он говорил. Теперь он заказал виски с содовой. Я едва прикоснулся к бокалу, а он пил без остановки, так что, когда я покинул его в одиннадцатом часу, он еле ворочал языком. Последний поезд на Эшер отправлялся в 11:50 из Ватерлоо.

До своей квартиры я доехал в кэбе. На то, чтобы вернуться в отель, у меня ушло тринадцать минут. Я поднялся наверх. Коридор был пуст. Какое-то мгновение я постоял на пороге гостиной, прислушиваясь к доносившемуся из нее храпу, а затем вошел, по-джентльменски воспользовавшись ключом, который, как оказалось, было очень просто унести с собой.

Крэггс даже не шевельнулся. Растянувшись на диване, он крепко спал, но, на мой взгляд, недостаточно крепко. Я намочил носовой платок специально захваченным для этих целей хлороформом и аккуратно положил ему на лицо. Два или три тяжелых вдоха – и он превратился в бревно.

Я убрал носовой платок, после чего извлек ключи из его кармана. Меньше чем через пять минут я вернул их на место. Картина к тому моменту уже была спрятана под моим пальто. Прежде чем уйти, я угостился виски с содовой.

Успеть на поезд оказалось очень легко – так легко, что я минут десять трясся в своем вагоне первого класса для курящих, замирая от страха каждый раз, когда на платформе слышались шаги. Этот иррациональный страх не отпускал меня до самого отправления. Когда поезд наконец тронулся, я закурил сигарету, наблюдая, как огни Ватерлоо остаются позади.

Мужчины, ехавшие в том же вагоне, что и я, возвращались из театра. Я могу вспомнить их разговор даже сейчас. Они были разочарованы спектаклем, который смотрели. Это была одна из поздних савойских опер[41], и они с тоской вспоминали о днях «Пинафора» и «Пейшенс»[42]. Один из них стал напевать мелодию, после чего они заспорили о том, была ли это ария из «Пейшенс» или же из «Микадо». Все они вышли в Сербитоне, и я остался наедине со своим триумфом, в течение некоторого времени совершенно меня опьянявшим. Подумать только, я преуспел там, где Раффлс потерпел фиаско!

Из всех наших приключений это было первым, в котором я сыграл решающую роль, и оно было несравнимо менее позорным, чем любое другое из их числа. После него я не испытывал ни малейших угрызений совести, ведь в конечном счете я всего лишь обокрал вора. И я сделал это сам, без посторонней помощи – ipse egomet[43]!