Раффлс, взломщик-любитель

– А теперь мы пойдем ко дну или выплывем вместе с Кроушеем, – сказал я страдальчески.

– Не мы! – ответил Раффлс с убежденностью в голосе. – Старина Кроушей – настоящий спортсмен, и он поступит с нами так же, как мы поступили с ним. Кроме того, теперь мы квиты, так что я не думаю, Банни, что мы возьмем профессионалов на борт вновь!

Дар императора

I

Когда король Каннибаловых островов[47] скорчил гримасу королеве Виктории, а один из европейских монархов поднял шумиху в прессе, похвалив его за эту выходку, возмущение англичан было не меньшим, чем удивление, поскольку подобные вещи в те времена не были столь распространены, как сейчас. Однако когда выяснилось, что похвала была подкреплена даром исключительной ценности, публика пришла к выводу, что и белый, и черный правители просто утратили на какое-то мгновение чувство такта. Ведь даром была бесценная жемчужина, найденная когда-то британскими моряками в Полинезии и преподнесенная британской короной суверену, решившему воспользоваться этой ситуацией для того, чтобы вернуть ее изначальным владельцам.

Через несколько недель этот инцидент стал для прессы настоящим даром небес. Даже в июне она пестрела передовицами, шрифтами, крупными заголовками, интерлиньяжами, а «Дейли кроникл»[48] посвятила половину своей литературной страницы чарующему описанию столицы острова, которую «Пэлл-Мэлл» на озаглавленной каламбуром передовице своего свежего выпуска посоветовала правительству разнести ко всем чертям. Я и сам тогда с переменным успехом пробовал себя на литературной стезе, так что эта животрепещущая тема подвигла меня на написание сатирического стихотворения, удостоившегося больших похвал, чем что-либо, написанное мной до этого. Я оставил свою городскую квартиру и снял недорогое жилье в Темз-Диттоне[49] под предлогом искренней увлеченности речными пейзажами.

– Первый сорт, старина! – объявил Раффлс (которому приходилось ездить туда, если он хотел меня увидеть), лежа в лодке, в которой я был и гребцом, и рулевым. – Полагаю, они неплохо тебе за это платят, а?

– Ни пенни.

– Вздор, Банни! Я-то думал, что они платят тебе более чем щедро. Дай им время, и ты получишь свой чек.

– О нет, не получу, – сказал я мрачно. – Я должен довольствоваться честью быть принятым в их ряды. Редактор так мне и написал, хотя и более многословно.

Добавив это, я назвал имя этого хорошо всем известного джентльмена.

– Ты ведь не хочешь сказать, что уже просил его об оплате?

Я не хотел, это было последним, что мне хотелось бы признать. Но я это сделал. Преступление было раскрыто, не было смысла и дальше его утаивать. Я попросил об оплате, потому что она действительно была мне нужна. Если ему так хотелось это знать, я испытывал острейшую нужду. Раффлс кивнул так, словно ему это уже было известно. Рассказ о моих злоключениях полностью поглотил меня. Не так-то просто было сводить концы с концами, работая вольнонаемным журналистом, к тому же я опасался, что пишу недостаточно хорошо и в то же время недостаточно плохо для успеха. После написания каждой статьи я чувствовал себя бесполезным. Стихи я писать мог – но они денег не приносили. А унижать себя, становясь обыкновенным борзописцем, я не мог и не хотел.

Раффлс кивнул вновь, на сей раз с улыбкой, оставшейся в его глазах и после того, как он откинулся назад, разглядывая меня. Я знал, что он думает о других вещах, до которых я уже унизился, и полагал, что знаю, что он собирался сказать. Он говорил это много раз, и я был уверен, что он скажет это вновь. Мой ответ уже был готов, но, очевидно, ему надоело задавать один и тот же вопрос. Его веки закрылись, он поднял оброненный им лист бумаги, и лодка успела проплыть всю длину старой красной стены Хэмптон-Корта[50], прежде чем он заговорил вновь.

– И они ничего тебе за это не заплатили! Мой дорогой Банни, да это же настоящее сокровище, причем не только с точки зрения поэзии, но и с точки зрения придания формы содержанию. Ты, несомненно, позволил МНЕ узнать об этом больше, чем я знал до этого. Но неужели одна жемчужина действительно может стоить пятьдесят тысяч фунтов?

– Сто, полагаю, но это приблизительная оценка.

– Сто тысяч фунтов! – произнес Раффлс, не открывая глаз.

Я вновь подумал, что знаю, что он скажет в следующее мгновение, и вновь ошибся.

– Если она действительно столько стоит, – воскликнул он наконец, – то ее просто не получилось бы сбыть! Это не бриллиант, который можно было бы разделить на несколько менее крупных. Но прошу прощения, Банни. Я забылся!