Раффлс, взломщик-любитель

– Она и правда весьма очаровательна.

– Как и большинство австралийских девушек, – заметил я.

– Как ты узнал, что она австралийка?! – вскричал он.

– Я слышал ее речь.

– Вот скотина! – сказал Раффлс, смеясь. – Она говорит в нос ничуть не больше, чем ты. Она из немцев. Училась в школе в Дрездене, а теперь путешествует в одиночестве.

– Деньги? – поинтересовался я.

– Ты все не так понял! – ответил он, и, несмотря на его смех, я подумал, что пришло время сменить тему.

– Что ж, – сказал я, – значит, ты притворился не перед мисс Вернер, не так ли? Ведешь более серьезную игру, а?

– Полагаю, что так.

– Тогда не лучше ли тебе рассказать мне, в чем ее суть?

Раффлс посмотрел на меня своим пристальным, изучающим взглядом, который был так хорошо мне известен. После всех этих месяцев разлуки он вызвал у меня улыбку, которая, вероятно, успокоила Раффлса. Я, пусть и смутно, уже понимал его планы.

– Ты ведь не сбежишь на лоцманском боте, Банни?

– Даже и не думал.

– Тогда… Помнишь жемчужину, о которой ты написал сти…

Я не дал ему закончить фразу.

– Она у тебя! – вскричал я.

Я увидел свое лицо в зеркале каюты: оно пылало. Раффлс, казалось, был ошарашен.

– Еще нет, – сказал он. – Но я планирую заполучить ее еще до того, как мы окажемся в Неаполе.

– Она на борту?

– Да.

– Но как… Где… У кого она?

– У маленького немецкого офицера, молокососа с перпендикулярными усами.

– Я видел его в курительной комнате.

– Да, это он. Он всегда там сидит. Герр капитан Вильгельм фон Хойман, если верить списку пассажиров. Что ж, он – специальный посланник императора, и он везет жемчужину с собой.

– Ты узнал это в Бремене?

– Нет, в Берлине, от знакомого газетчика. Стыдно признаться, Банни, но я здесь по делу!

Я расхохотался.

– Тут нечего стыдиться. Ты занимаешься тем, чем, как я надеялся в тот день на реке, ты предложишь мне заняться вместе с тобой.

– Ты НАДЕЯЛСЯ на это? – произнес Раффлс, широко распахнув глаза.

Теперь была его очередь удивляться, а моя – изображать гораздо больший стыд, чем я на самом деле чувствовал.

– Да, – ответил я. – Мне эта идея понравилась, хоть я и не собирался тебе об этом говорить.

– Но ты бы выслушал меня в тот день?

Я бы выслушал, о чем и сказал ему без тени смущения. Мой тон не был наглым, как вы понимаете, в нем не было вкуса, присущего человеку, который ввязывается в подобные авантюры просто из любви к ним. Это был уклончивый и в то же время вызывающий тон человека, сквозь зубы признающего, что его попытки жить честной жизнью провалились. Впрочем, я сказал ему гораздо больше. С вдохновением расписывал я ему свою безнадежную борьбу и неизбежное поражение, которые и не могли быть иными для человека с моим прошлым, пусть об этом прошлом и знал лишь только я сам. Это была старая как мир история о воре, пытавшемся стать честным человеком. Вор пошел против своей собственной природы, и результат его попыток был предопределен.

Раффлс был совершенно со мной не согласен. Он лишь качал головой по поводу моих обывательских взглядов. Человеческая жизнь была как шахматная доска, так почему было не примириться с самим собой и не стать черно-белым? Откуда это желание быть чем-то одним, подобно нашим предкам на сцене или в старомодной литературе? Сам он наслаждался бытием на всех клетках доски, одинаково любя и свет, и тень. Мои выводы казались ему абсурдными.

– Но в своем заблуждении ты оказался в хорошей компании, Банни. Ты не единственный дешевый моралист, выступающий с пустыми проповедями. Первым и худшим из всех был старик Вергилий. Я же выбираюсь из Авернуса[53], когда захочу, и рано или поздно выберусь из него навсегда. Думаю, из меня не выйдет хорошей компании с ограниченной ответственностью. Однако я смогу уйти на покой и жить совершенно честной жизнью до конца своих дней. Возможно, для этого хватит даже одной-единственной жемчужины!

– Значит, ты уже не думаешь, что она слишком заметна для продажи?

– Мы могли бы наворовать чего-то помельче и продать ее вместе с ним. Можно сделать так, чтобы все выглядело, словно мы продаем последнее. Во имя Юпитера, об этом будет говорить весь Тихоокеанский регион!

– Что ж, сначала нам нужно ее достать. Этот фон Как-там-его – крепкий орешек?

– Крепче, чем выглядит, и он дьявольски в себе уверен!

Пока он говорил, мимо открытой двери каюты проплыла белая спортивная юбка, за ней промелькнули рыжие, закрученные вверх усы.

– Но действительно ли наша цель – он? Разве жемчужина не у казначея?

Раффлс стоял в двери, хмуро всматриваясь в воды Те-Солента[54]. На мгновение он, фыркнув, повернулся ко мне.

– Мой дорогой друг, неужели ты всерьез думаешь, что пароходству известно о том, что на борту находится такой камень? Ты сказал, что она стоит сто тысяч фунтов. В Берлине ее называют бесценной. Думаю, даже шкипер не знает, что она у фон Хоймана при себе.

– А она у него при себе?

– Должна быть.

– Так нам нужно разобраться лишь с ним?

Он ответил мне, не произнеся ни единого слова. Мимо каюты вновь проплыло что-то белое, и Раффлс покинул ее, присоединившись к мисс Вернер и фон Хойману на верхней палубе.

II