И я, вложив всю свою силу в то, чтобы выполнить это последнее повеление, и даже не задумываясь о том, что делаю, но лишь помня, что сделать это приказал мне он, смотрел, как его руки взметнулись вверх, голова качнулась вперед, а гибкая худощавая фигура прорезала закат с такой легкостью и точностью, словно он совершал увеселительный прыжок с трамплина.
То, что произошло на палубе после этого, я описать не смогу, поскольку меня там не было. От того, что я опишу наказание, которое получил в итоге, свое долгое заключение, свое вечное бесчестье, вам будет мало толку – вы разве что сможете удовлетворить свое праздное любопытство и, слушая этот рассказ, узнать, что я получил по заслугам. Но прежде чем закончить свое повествование, я должен упомянуть еще одну вещь, и ваше дело – верить мне или нет.
Меня немедленно заковали в кандалы и отправили в одну из кают второго класса, расположенных с правой стороны судна, заперев ее столь тщательно, словно я был еще одним Раффлсом. На воду спустили шлюпку, долго рыскавшую вокруг корабля, но поиски оказались столь же безрезультатными, как и все предпринятые впоследствии. Однако либо закатное солнце, заставлявшее волны искриться, ослепило глаза всех находившихся на борту, либо мои собственные глаза пали жертвой странной иллюзии.
Шлюпка вернулась, винт корабля завертелся – а узник все так же смотрел сквозь иллюминатор на залитые солнцем воды, которые, как он думал, навсегда сомкнулись над головой его товарища. Внезапно солнце зашло за остров Эльба. Солнечная дорожка немедля погасла, бесследно сгинув в пустоте. И уж либо мое зрение меня обмануло, либо в тот самый момент во многих милях за кормой посреди серой водной глади вынырнуло черное пятнышко. Звук горна созвал всех к ужину. Было похоже на то, что я остался единственным, кто все еще всматривался в морскую пучину. Вот я потерял из виду это пятнышко, вот оно вынырнуло вновь, вот опять скрылось среди волн. Я бросил это бесполезное занятие, и в тот самый момент пятнышко вынырнуло в серой дали еще раз и, покачиваясь на волнах, направилось к фиолетовому острову под блекнувшим закатным небом, отливавшим золотым и вишневым. Ночь спустилась прежде, чем я успел разглядеть, была ли это голова человека.
Из сборника «Вор в ночи»
Сундук серебра
Как и все то племя, вождем которого я его считал, Раффлс испытывал живейшее отвращение к топорному грабежу любого рода; будь то посеребренная медь, чистое серебро или даже золото, он никогда не взял бы вещь, которую нельзя было спрятать на себе. Однако в этом, как и в любом другом вопросе, Раффлс отличался от всех нас тем, что нередко позволял собирательскому духу простого коллекционера возобладать над профессиональной осторожностью. Старый дубовый сундук и даже ведерко для льда из красного дерева, вне всяких сомнений купленные им вполне честным путем, нельзя было даже сдвинуть с места из-за наполнявшего его гербового серебра, поскольку у него не хватало ни наглости, чтобы его использовать, ни дерзости, чтобы его переплавить или продать. Он, как я ему говорил, мог лишь любоваться им за закрытыми дверьми.
Наконец в один прекрасный день я действительно застукал его за этим занятием. Это было на следующий год после моего безмятежного ученичества в Олбани, когда Раффлс вламывался в каждый дом, а я все время играл вторую скрипку. Я заглянул к нему после того, как получил телеграмму, в которой он говорил, что уезжает из города и хочет увидеться со мной перед отъездом. Видимо, он хотел увидеться еще и с покрытыми бронзой подносами и потускневшими чайниками, в окружении которых я его и застал. Другого объяснения его поведению я найти не мог до тех пор, пока не заметил огромный сундук с серебром, в который он укладывал их один за другим.
– Дай-ка мне, Банни! Я позволю себе закрыть за тобой обе двери и положить ключ себе в карман, – произнес он, впустив меня. – Не то чтобы я хотел пленить тебя, мой дорогой друг, просто есть люди, умеющие поворачивать ключи снаружи, хоть мне это никогда и не удавалось.
– Неужели опять Кроушей? – вскричал я, все еще стоя в шляпе, которую забыл снять.
Раффлс окинул меня взглядом и улыбнулся своей загадочной улыбкой, которая могла ровным счетом ничего не значить, однако часто означала очень многое. Через мгновение я уже был убежден, что ему вновь нанес визит самый завистливый из наших врагов и самый опасный из наших противников, дуайен среди воров старой школы.
– Увидим, – прозвучал лаконичный ответ. – Пока могу сказать, что на глаза он мне не попадался с тех самых пор, как я выпроводил его через окно, притворившись мертвым на этом самом месте. Честно говоря, я думал, что он вернулся в свою уютную камеру.
– Только не старина Кроушей! – возразил я. – Он слишком хорош для того, чтобы попасться дважды. Я бы назвал его самым что ни на есть принцем профессиональных взломщиков.
– Неужели? – спросил Раффлс холодно. Он посмотрел мне прямо в глаза, и его взгляд был столь же холодным. – Тогда приготовься отгонять принцев после моего отъезда.