Раффлс, взломщик-любитель

– Чтобы подучить язык, – пояснил он. – Видишь ли, я не знаю ни одного языка, кроме моего собственного, но я стараюсь компенсировать это знанием всех его наречий. Некоторые из них пригодились даже на твоей памяти, Банни. Помнишь, сколь бесценным оказалось знание кокни в ту ночь в Сент-Джонс-Вуде? Я могу изъясняться на идеальном ирландском, настоящем девонширском, очень хорошем норфолкском и трех разных йоркширских диалектах. Однако мой хороший галлоуэйский[58] шотландский мог бы быть еще лучше, и я планирую сделать его таковым.

– Ты все еще не сказал мне, куда тебе писать.

– Я сам напишу тебе, Банни.

– Позволь мне хотя бы проводить тебя, – воззвал я, стоя в двери. – Я обещаю не заглядывать к тебе в билет, если ты назовешь мне поезд!

– В одиннадцать пятьдесят с Юстона[59].

– Тогда я встречу тебя без четверти десять.

Заметив нетерпение на его лице, я ушел, не сказав больше ни слова. Честно говоря, все было ясно и без более обстоятельного обсуждения, которое так любил я и так ненавидел Раффлс. И все же я полагал, что мы могли бы, по крайней мере, вместе поужинать, потому, находясь в кэбе, я чувствовал себя немного обиженным, пока мне не пришло в голову пересчитать кредитные билеты, лежавшие у меня в портсигаре. После этого злиться стало совершенно невозможно. Сумма была уверенно трехзначной. Раффлс явно хотел, чтобы я хорошо провел время в его отсутствие. Так что я елейным голосом повторил его ложь в банке и условился привезти сундук следующим утром. Затем я отправился в наш клуб, надеясь, что он туда заглянет и что мы все-таки сумеем вместе поужинать. Однако моим надеждам не суждено было оправдаться. Впрочем, это разочарование было пустяком в сравнении с тем, которое ждало меня в Олбани, когда я прибыл туда в четырехколесном кэбе в назначенный час на следующее утро.

– Мистер Раффлс уехал, сэр, – произнес швейцар с ноткой укора своим тихим, доверительным тоном.

Раффлс относился к нему очень благосклонно, пользуясь его услугами весьма тактично и платя ему весьма щедрые чаевые, да и меня швейцар знал довольно неплохо.

– Уехал! – повторил я в ужасе. – Но куда, черт возьми?

– В Шотландию, сэр.

– Уже?

– В одиннадцать пятьдесят прошлым вечером.

– Прошлым вечером! Я думал, он имел в виду одиннадцать пятьдесят этим утром!

– Он понял, что вы так и подумали, после того, как вы не появились, и сказал мне передать вам, что такого поезда нет.

Я места себе не мог найти от обиды и злости на себя и Раффлса. Мы оба были виноваты в одинаковой степени. Однако то, с какой недостойной спешкой он стремился избавиться от меня, равно как и характерная отрывистость его речи в конце разговора, четко давали понять, что ни о каком недопонимании или ошибке с его стороны и речи идти не могло.

– Он просил еще что-нибудь передать? – угрюмо поинтересовался я.

– Только насчет сундука, сэр. Мистер Раффлс сказал, что вы-де позаботитесь о нем, пока он сам в отъезде, поэтому я уже сказал дружку, чтоб он помог погрузить его в кэб. Он достаточно тяжелый, но мы с мистером Раффлсом смогли вдвоем его поднять, так что и мы с дружком, значится, должны суметь.

Со своей стороны, должен признаться, что вес дьявольского сундука беспокоил меня гораздо меньше, чем его размеры: я ехал с ним мимо клуба и парка в десять утра. Я сидел в своем четырехколесном кэбе, откинувшись как можно дальше, и все же не мог ни спрятаться сам, ни скрыть своей связи с обитой железом громадиной на его крыше. В моем воспаленном воображении древесина сундука была стеклом, через которое весь мир мог видеть его незаконное содержимое. Один раз настырный констебль остановил движение при нашем приближении, и на мгновение эта простая церемония вызвала в моем мозгу леденящую кровь картину. Детвора кричала нам что-то вслед – хотя, возможно, мне просто казалось, что нам, – и в ее криках мне послышались слова «Держи вора!». В общем, это была одна из самых неприятных поездок в кэбе в моей жизни. Horresco referens[60].

В банке, однако, благодаря предусмотрительности и щедрости Раффлса все прошло гладко. Я тоже щедро заплатил кэбмену, дал флорин парню в ливрее, который занес вместе с ним сундук, и не пожалел золота радушному клерку, по-джентльменски смеявшемуся над моими шутками о победителях из Ливерпуля и том, что мне, вероятно, скоро придется поставить на кон семейное серебро. Смутило меня лишь то, что, как он мне сообщил, банк не выдает расписок на вклады подобного рода. Теперь-то я знаю, что мало какие лондонские банки их выдают. Но мне приятно считать, что в тот момент я, как мне казалось, выглядел так, словно рисковал потерять самую дорогую вещь на свете.