Раффлс, взломщик-любитель

Теперь поездка с сундуком по улицам совершенно меня не смущала. Не могу даже описать свое облегчение после всех тех мук и ужаса, которые я испытывал в ожидании ближайшего будущего. Никогда летнее солнце не сияло ярче, чем то блеклое апрельское. Деревья в парке, мимо которого мы проезжали, были окутаны зелено-золотой дымкой из почек и побегов, и в моем сердце тоже что-то словно расцветало. В направлении выезда из города двигались четырехколесные кэбы со школьниками, которые ехали на пасхальные каникулы, с велосипедами и детскими колясками, закрепленными на крышах. Однако ни один из их пассажиров не был и вполовину так счастлив, как я: груз моего кэба был тяжел, но на сердце у меня было необычайно легко.

На Маунт-стрит сундук отлично вошел в лифт, что было чистейшим везением; вдвоем с лифтером мы занесли его ко мне в квартиру. Теперь сундук казался мне легким как перышко. В этот чудесный час я чувствовал себя Самсоном. Я даже не вспомню, что сделал в тот миг, когда оказался в комнате наедине с моим белым слоном, стоявшим в ее центре. Достаточно сказать, что я даже не перекрыл сифон, когда бокал выскользнул из моих пальцев, упав на пол.

– Банни!

Это был Раффлс. Однако какое-то мгновение я безрезультатно искал его глазами. У окна его не было, в открытой двери – тоже. И все же никаких сомнений в том, что это был Раффлс, быть не могло. По крайней мере, его голос был здесь и он просто заливался довольным смехом, где бы ни находилось его тело. Наконец я взглянул вниз. Из-под крышки сундука выглядывало живое лицо, оно смотрело на меня точно так же, как и резное лицо святого на самом сундуке.

Однако, в отличие от святого, Раффлс был живым, и он хохотал так, словно его голосовые связки готовы были вот-вот лопнуть. Его появление не было ни трагичным, ни иллюзорным. Как чертик из коробочки размером с живого человека, он высунул голову из-под небольшой крышки, вделанной им в крышку самого сундука между двух железных полос, охватывавших сундук подобно ремням, которые охватывают объемистую сумку. Должно быть, именно к этому трюку он и готовился, когда я нашел его изображающим сборы в дорогу, а возможно, он провел за приготовлениями к нему всю ночь, поскольку все было сработано просто великолепно. Так я и стоял, уставившись на него и не в состоянии вымолвить ни слова, пока он, смеясь мне в лицо, медленно высовывал из сундука руку с ключами. С их помощью он поочередно открыл два огромных висячих замка, полностью откинул крышку и вылез наружу подобно фокуснику, которым и являлся.

– Значит, это ты был тем вором! – воскликнул я наконец. – Что ж, рад, что я об этом не знал.

От неожиданности Раффлс едва не сломал мне руку, протянутую для рукопожатия.

– Дорогой ты мой молоток! – вскричал он. – Как давно я хотел от тебя это услышать! Разве мог бы ты вести себя так, как вел, если бы обо всем знал? Разве способен на это хоть кто-нибудь из живущих? Разве сумел бы ты все это провернуть, не направляй тебя путеводная звезда неведения? Не забывай, что мне многое было слышно, – да и видно тоже. Банни, я даже не знаю, где ты был более великолепен: в Олбани, здесь или в банке!

– Не знаю, где я чувствовал себя более несчастным, – ответил я, начиная видеть ситуацию в менее радужном свете. – Мне известно, что ты не считаешь меня слишком искусным, однако, будучи посвященным в твой тайный замысел, я мог бы сделать все ничуть не хуже. Единственной разницей было бы мое душевное спокойствие, которое, разумеется, не значит ровным счетом ничего.

В ответ Раффлс одарил меня самой очаровательной и обезоруживающей из своих улыбок. Он был одет в старую рваную одежду, а его лицо и руки были довольно грязными – впрочем, в гораздо меньшей степени, чем следовало бы ожидать после такого приключения. И, как я и сказал, его улыбка была улыбкой того Раффлса, которого я знал и любил.

– Ты бы сделал все, что было бы в твоих силах, Банни! Нет предела твоему героизму. Однако ты забываешь, что даже самые отважные остаются людьми. А я не мог позволить себе об этом забыть, я не мог позволить себе ни малейшей оплошности. Не говори так, словно я тебе не доверял! Я доверил свою собственную жизнь твоей преданности и упорству. Как думаешь, что бы со мной произошло, если бы ты бросил меня в том хранилище? Думаешь, я бы вылез и сдался? Хотя когда-нибудь мне, возможно, и придется это сделать. Вся прелесть законов в том, что их можно нарушать, – даже те, которые мы устанавливаем для себя.

Я протянул ему сигарету, и уже через минуту он лежал, развалившись на моем диване, с бесконечным наслаждением потягивая затекшие руки и ноги. Сигарета была зажата у него между пальцами одной руки, в то время как вторая, сжимая наполненный до краев бокал, лежала на сундуке, ставшем орудием его триумфа и моих невзгод.