Райские птички

И — всё. Больше в огромном здании никого не было. Пустые палаты, лаборатории, технические помещения, кухня с полными шкафами стаканов и тарелок, высокие штабеля ящиков, тележки, зачехленные кровати и кресла… и коридоры… коридоры и лестницы… лестницы и коридоры. Темнота, или полумрак, или мутный электрический свет. Правда, существовала в больнице ещё одна дверь, высокая — от пола первого этажа до потолка второго — металлическая, через которую Джереми не удавалось пройти. Она как будто отпружинивала его фантом, отбрасывала назад, точно ракетка — теннисный мячик. Иногда за ней что–то металось, скрежетало и сверкало сквозь металл, как бенгальский огонь — сквозь бумагу.

Сначала Джереми думал — насколько он вообще мог думать — что это сны. Ведь не бывает такого, чтобы душа гуляла отдельно от тела. Вот только — в отличие от обыкновенного сна — он ни разу не сумел проснуться во время прогулки. Ему обязательно нужно было преодолеть обратный путь до палаты, приблизиться к койке и увидеть своё тело. Он не надевал его, как перчатку, и не забирался в него, но что–то как будто мигало в голове — а потом сразу наступал рассвет.

Открывалась дверь, и входила медсестра со шприцом. Всё повторялось. Укол, бессилие, удушье.

— …Хатчинсон…

Джереми вздрогнул, услышав фамилию Вилины. Из ординаторской доносились голоса молодого врача, которого он не знал по имени, и доктора Корка.

— Депрессия? Ерунда! И что ты предлагаешь? Отменить ей редомицин?

Фантом Джереми осторожно просочился внутрь и замер в углу, за спиной доктора Корка и его коллеги.

Врачи сидели за столом, плечом к плечу, уткнувшись в экран монитора.

— Таблетки счастья, — фальцет молодого врача звучал насмешливо. — С чего бы там взяться деперессии?

— Таблетки любви, — сухо поправил его Корк. — Отменять не будем, мы должны собрать данные по всем участникам эксперимента. Сама виновата — принимала бы, как назначено, и была бы ей и любовь, и счастье, и мультиоргазмы. Скачок от эйфории к депрессии при потере допинга дело вполне обычное.

Он причмокнул и громко сглотнул — отхлебнул, видимо, кофе.

— И Дэвидсон не отменим? — молодой врач отвернулся от экрана, скрипнул стулом. — Как ты делал эту таблицу?

— Обычно, экселем… Дэвидсон? А что с ней?

— Беременна.

— Ну, и?

— Так редомицин, он же мутогенный. И канцерогенный, кстати.

— Это не доказано.

— Ну, конечно!

— Да. Один–два случая статистически незначимы. Так что не нуди — продолжаем тестировать лекарство. Заодно посмотрим, как оно на плод подействует. А, может, у неё сразу хилер народится, без всяких медитаций на дополнительном откармливании лёгкими наркотиками.

Джереми плохо понимал, о чём говорят врачи, но его охватил страх: Вилине угрожает опасность! «Таблетки любви» — с ними что–то не так.

— Ты, правда, веришь, что все эти медитации дают плоды?

— Ну, эксперименту не так уж много времени, чтобы я уверовал, но вообще, результаты обнадёживают, я слышал. Пока что всё крутится вокруг горячих точек. Но это для разминки. Спонсоры от нас ждут большего — нейтрализации физических объектов.

— Каких?

— Самых разных — от раковых опухолей до летящих навстречу Земле астероидов. Если бы у тебя были такие бабки, ты бы тоже искал способ пожить подольше.

Как–то перед отбоем в палату заглянул профессор Верхаен. Стремительный, поджарый и как будто помолодевший за последние дни, он решительно шагнул к койке и склонился над ней. Довольная улыбка скользнула по его губам при виде обессиленного, худого, дурно пахнущего тела, страдальческой гримасы на лице, судорожно скрюченных пальцев, скребущих одеяло… Но в теле никого не было. Джереми только что получил укол — и разделился. Он стоял тут же, у кровати, переживая унижение, и с ненавистью смотрел на Верхаена.

— Ну что, молодой человек? — спросил профессор почти добродушно. — Обдумали свое поведение? Вижу, обдумали. Хотите мне что–нибудь сказать? А?

Тело вяло шевельнулось и пустило слюну. Оно двигало языком и пыталось что–то произнести, но выходил только бессвязный лепет.

— Что? Не слышу. А…

Профессор взял со столика стакан и наполнил его водой из графина. Джереми облизал губы. Даже в таком — эфирном — состоянии ему нестерпимо хотелось пить.

Звякнули зубы о стекло. Лежачий двойник жадно, по–песьи, лакал воду.

— Ну вот, — бодро произнес Верхаен, — теперь дело пойдет на лад. Итак?

Он убрал стакан.

— Я… бо–большшшш… не бу–дууу… — невнятно выдохнуло тело.

— Не будете? Ну что ж, молодой человек, поверим вам на слово. Вы получили хороший урок. Надеюсь, он пойдет вам на пользу.

Он живо повернулся на пятках и зашагал прочь из палаты, не оглядываясь более на поверженного врага.

— Старый дурак! — крикнул ему в спину Джереми. — Чтоб ты себе ноги обломал!

К счастью, профессор его не услышал — не мог услышать.

После визита Верхаена ему перестали колоть уколы, и Джереми начал выздоравливать.

Глава 21

С ярко–синего неба нещадно поливало зноем тропическое солнце.