Райские птички

Вилина шагала в плывущем от жары мареве, ничего не видя и не слыша вокруг. В ушах звенело, в глазах дрожала пленка слез. Если бы не Роберт, который крепко сжимал её ладонь, она бы не нашла дороги домой. Она бы села где–нибудь на скамейке под акацией, закрыла глаза и постаралась забыть обо всём на свете. Хотя бы на время.

Жизнь закрутилась в штопор, заморочила, связала по рукам и ногам. И не оставила ни малейшего намёка на освобождение. Безоблачное существование в детском корпусе, ночные прогулки с Джереми, смешливые подружки, обожание малышни и добрые учителя — все кануло в прошлое. И это прошлое загородила тяжёлая, упрямая глыба по имени Роберт.

О чём он думает? Почему вечно недоволен? Почему с ним так трудно и душно? Отчего он стал таким пренебрежительно–уверенным? Все эти вопросы мучили Вилину, но только до последней выходки мужа. После его нападения на Джереми, желание думать и анализировать пропало. Вместе с тяжёлой апатией и неподъёмной усталостью пришло только одно желание — уснуть и не проснуться. Забыть всю свою жизнь, как страшный сон.

Однако память, кружила, как пёс на цепи, скулила и кусала, вызывая боль в сердце, слабость и тошноту. А может, это уколы так подействовали?

Уже по дороге в амбулаторию Вилину начало лихорадить. До двери с красным крестом она добралась в испарине, дрожа от нарастающей слабости и озноба. Её встретила медсестра — плотная, гладкая дама неопределенного возраста. Такой можно дать и двадцать пять лет, и сорок два года. Профессиональная улыбка на красных губах, равнодушные, умело подкрашенные глаза и ледяная вежливость.

Она долго рылась в карточках, пока Вилина, изнывая от страха и дурноты, ждала своей участи на жесткой кушетке.

Наконец, медсестра оторвалась от бумаг и, ни слова не говоря, занялась процедурами — измерила рост и вес, давление и температуру, бросила беглый взгляд на опухшую руку, что–то записала в карточке и вышла из кабинета.

Время тянулось бесконечно. В какой–то момент подумалось, что всё происходящее — всего лишь горячечный бред, вызванный ядом неизвестного гада. Что голые белые стены и кушетка под одноразовой простынёй — это плод воображения. Стоит лишь толкнуть дверь, как морок рассеется, и Вилина окажется в другой комнате — уютной кухне или спальне собственного дома. В привычной для неё обстановке, комфортной и безопасной. Она уже собиралась встать и проверить свою догадку, но дверь отворилась сама, впустив высокого, худого мужчину в докторском халате нараспашку. От стремительной походки полы халата разлетались как плащ полководца, бледное лицо со сдвинутыми бровями и орлиным носом излучало недовольство — Вилина невольно съёжилась от робости.

— Добрый день, — отчеканил он и, взглянув на карточку, добавил, — Вилина.

— Добрый день, — эхом отозвалась она.

Он взял её за руку, быстро осмотрел опухоль, сменившую цвет с розоватого на пунцовый, и потерял к пациентке всякий интерес. Вынув из кармана диктофон, скороговоркой перечислил дату визита, имя и фамилию, симптомы и результаты осмотра, из которых Вилина, разумеется, ничего не поняла.

Исчез он так же быстро, как и появился. Вместо него вернулась красногубая медсестра и принялась закачивать в шприц какое–то лекарство.

— Ложитесь на кушетку.

— А врач больше не придет? — обескураженно спросила Вилина.

— Нет, он уже произвел осмотр и сделал назначения.

— А какой у меня диагноз?

— По всей вероятности, укус осы или шершня. Или укус змеи, если она нанесла удар сбоку, либо у неё сломан зуб… Ложитесь.

— Но как же вы собираетесь меня лечить, если даже не знаете, что со мной случилось?

— Вы отказываетесь от лечения? — деловито осведомилась медсестра и положила наполненный шприц на стол.

— Нет, но…

— Тогда ложитесь, — последовал невозмутимый приказ, и Вилине не оставалось ничего другого, как подчиниться.

Уколов было два. Один очень болезненный, отдавшийся ломотой в ноге, а другой легкий, как укус комара.

— Советую провести день в постели, лекарство даёт сонливость. Если что–то будет беспокоить, придёте снова. Хорошего вам дня.

— Не знаю, будет ли он хорошим… Рука болит и голова кружится.

— Сочувствую, — холодно сказала медсестра и склонилась к бумагам, дав понять, что приём окончен.

— Спасибо, — прошептала Вилина и, неуверенно ступая по сверкающей плитке, вышла из кабинета.

После леденящих кондиционеров амбулатории снаружи показалось ещё жарче. Солнце, яркое до белизны, слепило глаза. Вилина зажмурилась, а когда сморгнула слезы, увидела перед собой обеспокоенное лицо Джереми.

— Вилина! Что с тобой случилось?

— Привет, Дже, я тоже рада тебя видеть, — ответила она, слабо улыбаясь.

— Что стряслось? Боб сказал, что видел, как ты входила в амбулаторию вся бледная, как смерть.

— Да? А я его не заметила, — удивилась Вилина, заслоняясь от яркого света.

— Кого же ты могла заметить в таком состоянии? Что случилось? Скажешь ты, наконец, или нет? Что у тебя за пятно?

Он заметил злополучный укус. Осторожно взял опухшую ладонь, отвел от её глаз и потянул к себе, чтобы рассмотреть получше.