Райский сад первой любви

Тут появился синий силуэт. Это был круглолицый мужчина в очках с толстой оправой. Непонятно, почему с первого взгляда казалось, что у его кожи оттенок зубной пасты, а не звездной пыли, а синий вязаный свитер цвета не морской синевы, а компьютерного экрана. Над его верхней губой пробивались редкие усики, которые переходили в бородку. В этом круге виднелся намек на прикрытые растительностью губы. Сыци заметила, что когда сестрица Ивэнь повернулась к нему, то усы дернулись, словно дерн в ожидании, когда на него кто-то приляжет. Господин Маомао купался во взглядах драгоценных эльфов, и все его тело словно бы говорило: «Я все могу, мне все можно, но я сам никто». Это был первый и последний раз, когда Фан Сыци, которая перестала расти, рассмотрела суть человека.

Перед окончанием летних каникул подружки вместе участвовали во вступительных экзаменах в местную старшую школу № 1 для девочек и тайбэйскую старшую школу № 1 для девочек. Оба раза они прошли. Мамы сказали друг другу, что без тревоги отпустят дочек учиться в другой город, раз они вместе. Ли Гохуа во время совместной трапезы мимоходом бросил: «Я хоть и занят, но тоже смогу присмотреть за ними, когда буду наездами в Тайбэе». Превосходные манеры учителя Ли подействовали на мам Фан Сыци и Лю Итин как успокоительное. Сидя за столом со всеми, Сыци не переменилась в лице, лишь молча жевала несъедобную узорчатую бумагу, на которой лежали суши.

Все лето перед переходом в старшую школу учитель Ли любезно водил Сыци на «выставки». Однажды они условились встретиться в кафе вдалеке от их многоэтажки. За день до «выставки» Ли Гохуа еще был в Тайбэе, и Сыци пошла в то кафе и просто сидела там. Она торчала в кафе довольно долго и только тогда поймала себя на мысли, что она словно бы в горячке. Она напоминала молодого человека, который в ожидании любимой заказывает себе бутылку вина и допивает еще до прихода девушки, так что он вынужден заказать вторую, а после ее прихода не может объяснить, отчего у него раскраснелось лицо и сердце выпрыгивает из груди.

Внезапно на столик легла маленькая черная тень, которая медленно двинулась в сторону кофейной чашки. Оказывается, на панорамное окно по правую руку от Сыци уселась муха, которую освещало солнце. Тень имела форму сердечка, потому что муха расправила крылышки. Рядки аккуратных узоров на скатерти напоминали рассаду. Тень, словно бы играя, сновала между цветами и в итоге подобралась к подносу, а потом изогнулась, как от боли, и нырнула в кофе. Сыци зачерпнула ложкой молочную пену, чтобы одурачить тень, но та послушно остановилась и не двигалась. Сыци тут же вспомнила, как Ли Гохуа щупал ее и при этом рассказывал, как ханьский император Хань Чэн-ди называл грудь красавицы Чжао Фэйянь «уголком ласки». В тот момент Сыци про себя запротестовала: нет же, он говорил это про младшую сестру Чжао Фэйянь по имени Чжао Хэдэ! Она не понимала, что куда сильнее хотела протестовать против его ногтей. Сыци оцепенело думала, что учителю Ли нужен тот самый «уголок», где только слушают, но не говорят, слегка невежественный, он сам не хотел признавать, что чувствовал себя непринужденно благодаря этой невежественности. Тень непонятно когда успела выбраться из кофейной чашки и быстро двинулась в ее сторону, а потом сиганула вниз с края стола. Сыци ущипнула себя за бедро. На ней было черное платье, и она никак не могла найти ту тень, посмотрела на окно – муха уже улетела.

Сыци бережно вытащила из сумочки дневник, чтобы записать свой недолгий роман с мухой, потом подняла взгляд и увидела, что за столиком у противоположной стены какой-то мужчина нагнулся что-то поднять. Поскольку он был толстым, клетчатая рубашка задралась, обнажая полное тело; как ни удивительно, но его трусы, торчавшие над поясом брюк, были оторочены красным кружевом. Сыци медленно отвернулась, без улыбки. Она не улыбалась, потому что ее сердце было полно ожидания любви, пусть даже это любовь без любви, но в ней всегда заложена способность снисходительно относиться к миру. Она и так уже отказалась от самоуважения, а если не проявит к себе милосердия, то не сможет дальше жить. Сыци занесла ручку, прицелившись в муху, невесть когда вновь усевшуюся на окно справа от нее, словно всегда так и сидела. Она поблагодарила и поздравила себя с тем, что все еще помнит, как это делается. Впоследствии Итин прочла этот пассаж в дневнике. Сыци написала: «Какая бы это ни была любовь, его самая жестокая или моя самая невежественная, любовь всегда прощает людей за своими пределами. Правда, сейчас я не могу себя заставить съесть пирожное-макарон, потому что оно называется “Девичья грудь”. Я поняла, что ассоциации, символы и метафоры – самые опасные вещи в мире».