Ивэнь часто приносила с собой три лимонных пирожных: одно маме господина Мао, второе ему и третье себе. Она упрямо твердила господину Маомао: «Нельзя меня винить, такой вкусный кофе не пьют без пирожных. Но в сезон клубники я не покупаю клубничные пирожные. Знаете почему, господин Мао?» Не знаю. Ее смех напоминал сочную мякоть клубники. Клубника – сезонная ягода, я бы боялась лишиться ее, а лимонные пирожные продаются всегда. Мне нравятся незыблемые вещи. Ивэнь продолжила: «Во время учебы в университете я подружилась с соседкой по парте, а сама в глубине души боялась. Если бы она сидела не так близко, мы стали бы подругами? И стыдилась своих мыслей».
Стало быть, мисс Сюй не просто проходила мимо? Ивэнь снова рассмеялась: «Да, не просто». Когда ты разрезаешь пирожное, плетеное колечко поблескивает. Маомао молчал. Если бы ты знала, что, когда ты впервые нажала на дверной звонок и вошла, тот звон всей тяжестью надавил на меня. Ты еще раз нажмешь на кнопку звонка? А Ивэнь продолжала говорить: «Мне нравятся вещи и люди, существовавшие в этом мире задолго до меня. Мне нравятся открытки больше, чем электронные письма. Свидания вслепую больше, чем пикап». Маомао подхватил: «Мэн-цзы больше, чем Чжуан-цзы[57]
, а еще “Хэллоу Китти”». Вот, мне удалось тебя рассмешить. Когда ты смеешься, я словно бы вижу восход, после того как всю ночь рисовал эскизы новых украшений, и в тот момент мне кажется, что солнце принадлежит только мне. Я старше тебя, я существовал до тебя, я могу тебе понравиться? Маомао, опустив голову, зачерпывал кофейные зерна и исподлобья увидел, как длинные волосы Ивэнь легли на стеклянный прилавок. С первого взгляда понятно, что на сердце у тебя какая-то печаль. Так и хочется поднять твои волосы, а потом перекинуть их по эту сторону витрины. Хочется разложить твои длинные волосы на кровати и притвориться, что ты заходила ко мне в комнату. Навещала меня.Ивэнь рядом с украшениями и Маомао расслаблялась. К украшениям она привыкла с детства. А он словно бы очень привык к ней. Ивэнь редко доводилось встречать мужчин, которые смотрели бы ей в лицо, а не напрягались бы и не начинали сорить деньгами. Она была очень благодарна, ей казалось, что с самого первого прихода Маомао уподобился той чашке, из которой она тогда пила кофе. Пусть из нее пили другие, пока Ивэнь не было, но потом ее все равно отмоют дочиста. Она понятия не имела, что Маомао не позволял никому дотронуться до той чашки. Много кто знал столько же, сколько знала Ивэнь, но лишь единицы могли высказываться без высокомерия. Десять лет, которые у писателя ушли на написание романа, Маомао выгравировал на английской булавке, а богатенькие дамочки, которые приходили в магазин, этого не понимали, но он не чувствовал себя опустошенным или одиноким, лишь с улыбкой помогал покупательницам, держа перед ними зеркало.
Иногда Маомао прятался наверху и рисовал эскизы, но в середине процесса рука сама перемещалась в угол листа и изображала женское витое колечко шестнадцатого размера, а потом сама собой дорисовывала безымянный палец. Он вспоминал ее голос, когда Ивэнь звала его «господином Мао», надо в
В тот день Ивэнь снова принесла три пирожных. Мать господина Мао при виде Ивэнь велела подождать: «Я сейчас позову его». На слоеном тесте высилась шапочка из заварного ванильного крема. Доставая пирожные, Ивэнь призналась Маомао: «Я могу есть ванильные пирожные круглый год. Вот почему европейцы колонизировали Северную Америку. Обожаю ванильные сладости, так что, если подумать, я испорченная». Улыбка господина Маомао была такой поверхностной, что ее можно было вычерпать ложкой и выпить. Непонятно, почему, сколько бы масляного крема ни было на пирожных, принесенных Ивэнь, ни капельки не попадало на его аккуратные усики и бородку. С разговоров о колонизации они как-то естественно перешли на Конрада[58]
.