Ракетное утро России (СИ)

Некоторое разнообразие внёс отставной капитан первого ранга, бравый дед за семьдесят. Он командовал одной из боевых частей на линкоре «Великий Февраль», когда корабль впервые в новейшей истории России применил ракетное оружие. Вспомнил покойного адмирала Ивана Антоновича Баженова, в том походе погибшего. Кто-то из репортёрской братии усмотрел в рассказе преемственность времён: сейчас корабль не по морю плывёт, а улетит на ракетной тяге к станции с таким же названием.

Старый моряк о преемственности и говорил, что негоже было в ультра-р-революционном энтузиазме забывать традиции матушки-России, отрекаться от её героического прошло, и имперского, и корниловского, нельзя рвать связь с историей страны, чем заслужил аплодисменты не меньшие, чем тройка космонавтов.

Затем началась предстартовая рутина. Её перебил только генерал-майор Фомин. Он протиснулся к Королёву, когда того паковали в скафандр, и что-то долго шептал на ухо. Конструктор попытался скрыть эмоции, чтоб никто ничего не заподозрил.

Через час он уже лежал на спине, созерцая приборы через опущенное забрало шлема. Внешний мир существовал для него в виде предстартовой переклички, отдававшейся в наушниках шлема. Эту последовательность команд и рапортов Сергей Павлович слышал десятки раз, но сейчас, когда от точности работы каждой детали ракеты зависела его собственная жизнь, ловил каждое слово с жадностью бедуина, перешедшего пустыню и припавшего к источнику воды в оазисе.

При любом подозрении на неисправность можно отменить старт… Но позволит ли высокосидящее начальство ещё раз включить немолодого ракетчика в экипаж? Последний шанс! И использовать его необходимо любой ценой.

…Дикая перегрузка сплюснула, раскатала в блин. Казалось, грудину придавило к позвоночнику! И мало того, что собственный вес увеличился до слоновьего, пытку тяжестью усугубила жуткая тряска…

«Вот почему в космос не летают и никогда не полетят женщины!» – решил для себя ракетчик.

Поразительно, как Дьяконов сохранил самообладание, даже что-то рапортовал. Сергей Павлович нашёл в себе силы откликнуться только после выключения маршевых двигателей.

- Командир экипажа?

- Генерал-майор Бестужев. Самочувствие нормальное.

- Пилот?

- Майор Дьяконов. Самочувствие нормальное! – по голосу слышалось «превосходное».

Королёв на слове «нормальное» позорно поперхнулся.

Они расконсервировали станцию, обширную, рассчитанную на проживание шести человек и стыковку с четырьмя аппаратами или дополнительными блоками. Через сутки произвели стыковку с «голубем мира», и только тогда Бестужев, отключив внешнюю связь, объяснил пилоту, для каких научных экспериментов предназначен кошмарный груз. Дьяконов смолчал и не подал виду, но Королёву показалось, что космопроходчик был не прочь быстренько нырнуть в спускаемый аппарат. Он чуть ошибся при стыковке и едва не ударил беспилотный корабль о причальный узел. Наверно, теперь представил возможные последствия удара.

У консоли люка, ведущего к кораблю с бомбой, начала мерно мигать лампочка. Пока – зелёным. Прибор почувствовал радиацию, но не счёл её уровень опасным.

На третьи сутки Центр управления организовал связь с родными.

Ольга, зная, что её слушают сотни ушей, а разговор пишется на магнитную проволоку, была сдержана, но не преминула сказать, что дома супруга ждёт разговор.

- Поставит условие – лететь только с ней? – подначил командир. – Не поверит же в особую сложность задания. Хотя… Тебя ждёт разговор, жена и дети, меня никто не ждёт.

Дожив почти до пятидесяти, главный ракетчик страны был столь же ветреный, как в двадцать четвёртом, когда носился по Москве в роскошном авто и соблазнял барышень богатством и лихостью.

Оставались сутки до отлёта. Ветераны должны были покинуть борт, где одному Дьяконову предстояло нести вахту с бомбой в обнимку. И тут пришёл сигнал SOS с германской станции.

Они вращались на близких орбитах, с расстоянием, колебавшимся от нескольких сотен до пары тысяч километров. Естественно – не случайно, следили друг за другом, примеривались, как устранить конкурента, если словесная война перейдёт в настоящую.

Разумеется, на обеих станциях находились боевые ракеты, и сдуру никто бы не рискнул приблизиться к противнику. Видать, у немцев действительно стряслось что-то скверное.

Бестужев наладил прямую связь.

- Здесь раумфара–гауптман Курт Дорнебергер, - донеслось из динамика по-немецки через треск и помехи. – Ни за что бы не стал к вам обращаться, герр Бестужефф, но ситуация безвыходная. Мой шайзхаус потерял часть термоизоляции. Сесть не могу. Новый корабль из Африки может стартовать не раньше, чем через восемнадцать дней, у меня воздуха и припасов на семь.

- Раумфара-гауптман – это капитан-космонавт, шайзхаус – сортир, - машинально прокомментировал командир, хотя оба подчинённых владели немецким. – Доложу на Землю… Вот же чёрт!

Он стукнул ладонью по панели и едва не улетел от отдачи.

Королёв догадался о его метаниях.