Как Нержин сидел с равнодушным лицом, будто был непричастен ко взбудку, так и старик ничуть не удивился, увидев, что солдат сидит вплотную к нему. Долго рассматривал его, не шевелясь, потом крякнул, откашлялся и медленно спустил ноги на пол, а спиной всполз по спинке дивана. Потом ещё минут пять молча смотрел. Потом отвернул полу первого кожуха, потом другого, достал из кармана кусок хлеба, завёрнутого в цветастый нечистый платок, и маленький кусок сала. Из другого кармана вытянул складной нож с деревянной ручкой. Всё это у себя на коленях расположил. Стал отрезать ломтиками и то и другое. И есть.
Голод охватил Глеба с новой острой силой, и он приступил к разговору с поспешностью:
– Скажите, папаша, вы – здешний работник?
Не переставая жевать, старик-железнодорожник отрицательно замычал:
– М-м-м-м.
– А где же мне найти служащих разъезда?
Прочищая ли зубы после еды, старик прочмокал:
– Ц-ц-ч-ц?
Нержину вскинулось, что старик, может быть, немой? Но тот разоблачил это подозрение, ибо вытер толстые губы и спросил:
– Что, солдатик, курить нечего?
Нержин уже был сильно сердит на старика, а табачок-то его весь ушёл к машинисту, совсем малость отделил, ещё пригодится.
– Не курю, папаша.
Щёки и подглазья у старика обвисали мешками:
– Гм. – Помолчал. – Не куришь. – Ещё помолчал. – И какой же ты тогда солдат?
А улыбка вышла хорошей, и Нержин уже пожалел, что не угостил его.
– Скажите, товарищ, к кому же мне обратиться? Мне надо срочно уехать.
Старик всякий раз начинал говорить не сразу, будто слова рождались у него где-то в животе и им нужно было ощутимое время, пока они доползали до рта. Выпустив несколько слов, он замолкал, немного дёргал щекой, будто говорить ему причиняло боль, потом выпускал ещё несколько слов:
– Обратиться? К кому? Да к кому ни обращайся. Всё равно не уедешь.
– Как не уеду? Но мне нужно срочно! Я еду в командировку! Я ни одного часу не могу тут оставаться!
– Э как. Скорый какой. Мне вот, по годам, нужно на печке лежать. А я, видишь. Тут вот.
– Ну хорошо, если вы не можете мне помочь, так кто же может, скажите? Что это за разъезд такой, что никакого начальства нет?
Старик фыркнул, даже обиженно:
– Разъезд? Нет, браток. Разъезд ты не кори. Разъезд это сила. Ты думаешь, разъезд это что? Так себе? Не-е-ет.
Ещё из какого-то кармана он неторопливо достал кусок мела, с трудом нагнулся вперёд, сильно закряхтев, так был запеленут, даже казалось, что весь сейчас свалится на пол. Нет, не свалился. И на свободном месте пола стал чертить.
– Вот тебе задача. Разъезд. Так? А ты, скажем, на нём начальник.
Начертил на полу линию общего пути, которая раздваивалась на две дуги, а потом опять они смыкались.
– Вот ты теперь мне и размини. Размини два поезда. Паровоз на каждом впереди. А хвосты длинней, чем путя. У каждого. Понял?
Он прищурился хитро и откинулся назад, довольный задачей.
– Вот и решай. Решишь – другую дам. Смотришь, время и обернётся.
Но Глебу было не до задачи, и так уже сколько потеряно. Неумышленно для себя он повысил голос и стал говорить со стариком, как если б тот был глух.
– Задачу я вашу потом решу. Вы мне скажите, как мне уехать? Тут поезда останавливаются?
Старик как бы обиделся, что солдат пренебрег его задачей. И ответил неохотно:
– Какой же дурак тут остановится? Вот ты и показал, что ничего в разъезде не понимаешь.
– А что?
– Чтоб из-за тебя одного всё движение застопорили? Прыткий, однако. Если стрелка занята, чего ж ты хочешь?
– Какая стрелка?
– Какая. А говоришь разъезд. Вон поезд одну стрелку занял, не видал? Стоит там. Пойди посмотри.
– Да что ж мне его смотреть, когда я в нём и приехал? – Нержин, не замечая, кричал всё сильней глухому.
– А кричишь-то. Кричишь-то зачем. Что ты за начальник?
– Простите. Я…
– То-то. Простите. Молод ещё. У меня внуки старше.
Но, видя смущение солдата, старик лукаво усмехнулся:
– Где ж ты там ехал, пёсий сын. Теплушек-то нет.
– А вы что, ходили-смотрели?
– Чего ж мне смотреть, я знаю. Я от Арчеды его веду{318}.
– Так вы что, кондуктор этого поезда? – только тут догадался Нержин.
Старик поднял палец:
– Старший кондуктор! Старший.
Нержину стало приятно: как будто оказались с ним родственники или в одну беду попали.
– Папаша! А когда ж наш поезд пойдёт?
Старший проводник молитвенно развёл руками, на которые уже успел натянуть рукавицы, меховые внутри, а снаружи кожаные, измызганные мазутом.
– Никому не ведомо.
– Ну как не ведомо? Часов через несколько может уйти?
Старик повёл огромными клочкастыми седыми бровями:
– Дадут паровоз – уйдёт.
– А откуда его должны дать?
– А это уж. Где найдут.
– А если не найдут?
– Не найдут? Так и неделю тут простоим.
На лице у старика, видно полсотни лет послужившего по железным дорогам, было написано глубокое почтение перед стихиями их. Как у первобытного жреца перед волей богов.
И у Нержина – захолонуло сердце.
– Так что ж, я не уеду, что ли? Тогда буду ловить другой поезд.
– Какой другой?
– Какой остановится.
– Вот не хотел задачу решать. Как же теперь другой может остановиться? Никак.
– Почему?