Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)

От Д. Мюнха, впрочем, уже в его время тоже потребовалась определенная исследовательская отвага. Почему же? Все дело в том, что спор о психологизме даже к концу XX века всё еще сохранялся в памяти. Но какими были эти воспоминания? Важно точнее разобраться в этих, не таких уж и далеких от нас констелляциях – как представляется, не имеющих статуса тщательных исследований соответствующих фактов истории, а скорее ходячих символов веры. Какие образы борьбы, в самом деле разгоревшейся к концу XIX века, были наиболее распространенными уже к концу века двадцатого? Коротко ответим на этот вопрос.

Само реальное размежевание психологизма и антипсихологизма (очень быстро, в масштабах истории – чуть ли не за пять лет – пробежавшее ряд различающихся стадий) по существу ещё не стало, даже к концу прошлого столетия, предметом действительно кропотливого и объективного историческо-научного и историко-философского изучения. (Полагаю, что в России даже в наше время, без малого через 20 лет с начала XXI века, оно ещё ждет такого анализа.)

Но зато как бы зацементировалось (в литературе и дискуссиях на эти темы) противостояние двух крайних позиций, у сторонников которых была как бы и разная историческая память.

Для одной, уже очень мощной теперь прогуссерлевской группы Гуссерль оставался выдающимся, даже великим философом, чье развитие – в том числе и раннее, по крайней мере с 80-х годов XX столетия – подверглось основательному изучению. (Здесь, в первой книге, еще не освящен вопрос о том, как сами феноменологи к настоящему времени конкретно расценили непростое участие Гуссерля в споре о психологизме – эти проблемы намечаю конкретно исследовать во второй книге моего сочинения.)

Но даже и ко времени написания Д. Мюнхом его работы не только не угасла, но даже была по-своему ревальвирована (преимущественно логиками, особенно специалистами по математической логике) идеология с такими центральными идеями:

1) в споре Гуссерля и Фреге как бы на все времена правым считался Фреге.

Что до Гуссерля, то постулировали его несомненную изначальную неправоту, правда, несколько смягчаемую такими оговорками: именно Фреге сначала вывел Гуссерля на достойный путь, побудив его не только выбраться из «болота психологизма», но и стать активным антипсихологистом. Впрочем, далее, как считали сторонники Фреге, он всё-таки не остался на верном пути I тома «Логических исследований». Одной из частных идеологем было – возможно, по неосведомленности – создаваемое именно логиками (чаще всего фрегеведами) столь же стойкое, сколь и ложное впечатление, будто бы жесткий фрегевский запрет на любое использование (при логической работе) психологического материала побудило Гуссерля в том же I томе «Логических исследований» полностью-де отречься от всякого подобного уклона. Поскольку даже ко времени написания книги Д. Мюнха такие идеологемы логиков всё еще были ходячими (чему есть много подтверждений), от Мюнха, как сказано, тоже потребовались и немалая отвага, и именно незаурядная научная информированность для защиты концепции, которая соответствовала реальным историческим фактам.

Но и то надо отметить (повторю это в других словах), что преодоление идеологем-предрассудков в отношении гуссерлевского якобы беспробудного (если бы не окрик Фреге) психологизма к концу XX века только-только началось. И они, увы, не преодолены и сегодня…

Возвратимся к тому, как Д. Мюнх презентировал суть и перспективное значение рассмотрения тематики интенции и интенциональности в ранних текстах Гуссерля. «Для развития гуссерлевской интерпретации понятие интенции, – писал Д. Мюнх, – имеет особое значение, ибо здесь – первая публикация, в которой интенция коррелятивно увязывается с её исполнением» (Ebenda. S. 143). Подобные замечания Мюнха очень ценны для научного, стало быть, вполне конкретного гуссерлеведения. Эта частная ремарка отсылает интересующихся к одному действительно важному конкретному аспекту зрелой интенциональной теории Гуссерля, а именно к различению интенции как таковой (т. е. самого намерения развернуть интенциональный анализ) и тех последующих шагов анализа, когда имеет место действительное «осуществление» (Erfüllung) того или иного интенционального замысла. Что касается разбираемого у Мюнха Манускрипта 1893 года (где тема развёртывается на примере восприятия мелодии и восприятия вещи, Dingwahrnehmung), то он действительно характерен для понимания исторического процесса становления приемов и форм интенциональных исследований Гуссерля, начиная, как мы теперь видим, с его ранних произведений. А тем авторам, которые просто и однозначно причисляют все такие исследования к психологизму и его заблуждениям, Мюнх как бы отвечает: без включения психологического материала, что кому-то казалось проявлением чистого психологизма, не было бы феноменологии. (Я в этом согласна с Мюнхом и другими авторами.)