Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)

Другая сторона дела состояла в непростом обстоятельстве: немало классических, философствующих психологов тоже отвергли бы как крайности, уклоны Гуссерля в чисто субъективные, тем более эмоциональные аспекты и объяснения (сказанные с неудовлетворенностью, ожиданием продолжения и т. п. как сторонами интенциональности).

Вместе с тем именно из конкретных пояснений Мюнха становится ясно, что Гуссерль мог всё-таки рассчитывать на понимание и даже поддержку каких-то психологов-философов: так Керри и Липпс сами говорили о значении побуждений к продолжению, Штумпф, наставник Гуссерля в Галле – о напряженном любопытстве как вполне значимых и для философии психологических факторах.

Поэтому Мюнх и считает – и для этого имеется немало оснований, что предметами интереса и работы Гуссерля становятся также понятия и приемы мысли, традиционно и в современных ему разработках относимые психологами к своей дисциплине. Применительно к восприятию мелодии, например, эти действия состоят в описании восприятия и в генетических объяснениях, т. е. в применении уже освоенных к тому времени методов дескриптивной, ассоциативной, генетической психологии. «Это показывает, – пишет Мюнх, – что Гуссерль продолжает и далее интересоваться теми Ursprung-вопросами (т. е. проблемами происхождения, генезиса. – Н. М.), которым он в ФА посвятил подробные разъяснения» (Ebenda. S. 144). Но Мюнх делает и существенное, полагаю, корректирующее замечание: теперь «исчезают ассоциативно-психологические способы объяснения» (Ebenda). С точки зрения Мюнха, то новое, что появляется на месте чисто ассоциативно-психологического материала, требует специального объяснения.

Как бы то ни было, необычными (и для традиционно-психологического, а тем более для логического подходов), побудительными мотивами для применения новых объяснительных парадигм раннего Гуссерля становятся: упомянутые вклинивания в анализ процессов сознания и осознания исследований «чувств» неудовлетворенности (из-за неоправдавшихся ожиданий по поводу незавершенности каких-либо процессов осознания).

Специальный их анализ у Мюнха (в разделе 4.3.2.) «Интенция и чувство неудовлетворенности» (Intention und das Gefühl der Unbefriedigung) показывает: как раз их этот гуссерлевед считает не просто допустимым, а уместным моментом для того, чтобы прежде всего Гуссерль, а затем и согласные с ним гуссерлеведы, перешли именно на почву нового интенционального анализа.

Отметая различные псевдопонимания (Scheinverständnisse), Гуссерль начинает усиленно работать над понятиями, к которым прежде обнаруживал интерес и которые, в конечном счете, стали фундаментальными для всех этапов развития феноменологии. Это прежде всего понятие созерцания (Anschauung).

* * *

На вопрос о том, почему ему важны как понятие, так и, соответственно, теория созерцания, Гуссерль уже в ранний период дает четкий ответ, затем принимаемый (и теоретически усложняемый) на всем протяжении развития феноменологии: «Ни одно понятие не может быть помыслено без фундирования в конкретном созерцании», – пишет Гуссерль уже в 1891 году, не только полностью сохраняя в дальнейшем приверженность этому тезису – например, в ЛИ, но и закладывая уже в этом произведении первоосновы кардинальной для феноменологии концепции усмотрения сущностей (Wesenschau).

В данной связи нам важно понять, как и почему темы созерцания и интенции у Гуссерля тоже неразрывно взаимосвязаны. Особый интерес в обсуждаемых материалах представляют гуссерлевские рассуждения, восходящие как раз к, казалось бы, чисто психологическим оттенкам – типа неудовлетворенных ожиданий. Гуссерль поясняет их, подробно различая, например, формы замеченности (Bemerken) – первичную, вторичную, третичную. При этом приводятся как будто бы чисто житейские примеры. Мы входим в кафе – и сразу понимаем, что в поле восприятия организованные единства неравнозначны: с первого взгляда замечают людей, окна, цветы, столы, стулья, приборы и т. д. Эти предметы во всяком случае не составляют чистый фон – они бывают замечены особо (für sich). Но и они (для каждого человека) неравнозначно акцентированы. Если я вижу в кафе друга, с которым уговорился встретиться, то мой интерес в первую очередь направлен на него…» (Ebenda. S. 178).