Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)

Здесь же Мюнх вновь вполне уместно напоминает о том, что вообще совсем редко разбирается в нашей литературе о Гуссерле – например, о его разработках «Знаковой структуры интенции» (см. D. Münch. S. 152 и далее – также об объективной связи этих разработок с концепциями Соссюра и Якобсона). Мюнх, анализируя продолжение этого гуссерлевского текста, показывает: Гуссерль разбирает не только проблему созерцания, а рассматривает репрезентацию в смысле понятия (Ebenda. S. 160). К проблематике интенциональности тема репрезентации имеет вот какое отношение: Гуссерль и здесь, в данном шаге анализа созерцания, опирается на сам принцип интенциональности. Приводится пример – в нем опять фигурирует излюбленный у Гуссерля лев. Видят льва и говорят: «это лев». Лев созерцается как этот лев, Einzelding, отдельная вещь. И тут пока нет, по Гуссерлю, репрезентации чего-то более общего. Затем следует описание возможностей репрезентации уже в восприятии, когда целенаправленно пользуются каким-то из рассматриваемых львов, чтобы как бы увидеть в данном животном не только и не столько конкретные черты (он сидит, стоит, он злой и т. д.), сколько особенности, презентирующие вид данного животного.

Иная стадия, по Гуссерлю, связана уже с понятием. «Понятие – в отличие от знаков – не есть нечто относящееся к чувственности». Равным образом [сами] понятия, по Гуссерлю, «не движутся в созерцаемом пространстве. Они скорее связаны со словами». Эта связь между понятием и словом проступает в такой гуссерлевской постановке вопроса: «Что имеет в виду понятийное слово, если оно функционирует как понятие?». Понятия, по Гуссерлю, несомненно, фундированы в созерцании. Но связь созерцания и понятия – несимметричная, так сказать, неравноправная: «Хотя есть созерцания, не сопровождаемые понятием, но нет понятий без созерцаний» (Ebenda. S. 161).

И вот что принципиально важно в обсуждаемом контексте: во время этой анализируемой у Гуссерля непростой связи различных моментов, аспектов, срезов сознания именно интенция становится своеобразным указателем на пути исследования. В иных словах: уже нигде и никогда (в интенциональном рассмотрении) сопоставление предмета и его какого-то выражения в сознании не берется как статичный и оторванный от целостности сознания момент, как бы вырезанный из непрестанной динамики и взятый в отвлечении от многообразия форм, структур, направленностей сознания.

Этот анализ не оторван от таких аспектов, которыми гордо пренебрегали отвлеченная гносеология или чистая логика, затем возводя – a la Фреге – свои отвлечения чуть ли не в ранг законов природы… В этом направлении и я развиваю свое понимание гуссерлианства.

Полагаю, и ранний Гуссерль – в соответствии с его новой моделью – как бы рекомендует единомышленникам (что осталось, разветвилось в более поздней феноменологии) делать разные соотнесения несколько иначе, чем то было в классической философской мысли. Последняя тоже увязывала, как и Кант, аспекты, элементы чувственности со структурами рассудка, а уже их – с понятиями, процедурами разума. Но у Гуссерля с раннего периода появились самые конкретные анализы сплетений чувственных и рациональных моментов, аспектов структур как раз в самом сознании, а не на верхних этажах теории. Разбирались у Гуссерля причудливые их синтезы и, соответственно, исследовательские повороты. Их тоже как бы диктовали все более усложнявшиеся, разветвляющиеся императивы принципа и теории интенциональности. Выявилось, как мы видели, начиная с ранних работ, а в особенности в более поздних произведениях, стремление Гуссерля переплетать, объединять, по-новому синтезировать во-первых, то, что в опыте наук Нового времени начало растекаться по обособляющимся гуманитарным дисциплинам. Во-вторых, в этих науках, по необходимости усваивавших свои отвлечения от эмпирии (в нашем случае – от конкретной жизни субъекта), Гуссерль тоже начал ощущать необходимость спуститься в сферу вненаучного опыта (потом он найдет для этого подходящий термин жизненный мир, специально исследовав и его специфику). Ранней находкой Гуссерля считаю его теоретическую потребность – через идею интенциональности – включить в орбиту философского анализа те измерения, которые как бы безвозвратно были отданы на откуп психологии или этике (и согласно Фреге, должны были уже навечно там оставаться).

* * *

Теперь – некоторые общие выводы, которые (разумеется, в моем понимании) могут быть сделаны из суммарного анализа книги Д. Мюнха и из целого ряда релевантных по тематике и сходных по оценкам наиболее глубоких, обстоятельных исследований – в свете теории интенциональности – работ раннего Гуссерля.