Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Четкого определения данного понятия у Элленбергера не найти. Однако сопоставления, проводимые им между динами­ческой психиатрией и другими подходами, дают достаточно яс­ное представление о его интенции. Согласно Элленбергеру, ра­дикальное отличие динамической психиатрии от всех прочих методов лечения психики заключается в том, что она исходит из допущения о двойственной природе разума. По мнению всех носителей этой традиции (в остальном весьма непохожих друг на друга), психика разделена на две фундаментальные сферы — сознание и бессознательное. Этим своим исходным тезисом все концепции динамической (или, как ее еще называют, «глу­бинной») психиатрии, утверждает Элленбергер, радикально от­личаются от всех прочих направлений. Под «прочими» имеют­ся в виду, во–первых, все рационалистические типы психологии XVIII и XIX веков: во–вторых, органицистский подход в психи­атрии, приверженцы которого пытаются свести все психичес­кие расстройства к патофизиологическим процессам в мозге; в–третьих, описательная психиатрия Крепелина; и наконец, все­возможные поведенческие модели психики, подобные тем, кото­рые предлагали Павлов (рефлексология), Скиннер (бихевио­ризм) и их многочисленные последователи.

В связи с этой «негативной» (от противного) дефиницией динамической психиатрии хотелось бы сделать одно неболь­шое отступление, напрямую касающееся нашего собственного прошлого, а также и неразрывно связанного с этим прошлым настоящего. Отечественным читателям, вероятно, будет небе­зынтересна предпринятая Элленбергером попытка дать общую (как нынче модно говорить, «геополитическую») характеристи­ку ситуации, сложившейся в мировой психиатрической науке к середине XX века. Он описывает ее как глобальное противо­стояние двух (с его точки зрения, равноценных) подходов к исследованию человеческой психики. На одном полюсе явно

просматривалось господство психоанализа (т.е. собственно ди­намической психиатрии), прочно утвердившегося на Западе и особенно в США. В другой же половине мира царила узако­ненная идеологами Советской власти модель психологии и пси­хиатрии, базировавшаяся на принципах рефлексологии И. Пав­лова.

В Советской России павловская психиатрия стала офици­альной доктриной, тогда как психоанализ и родственные ему техники попали под запрет. В Соединенных Штатах всем пси­хиатрическим школам (в том числе и павловской) были пре­доставлены равные возможности, однако в реальной жизни имеет место явное преобладание психоанализа; число психо­аналитиков постоянно возрастает, они занимают ведущие по­зиции в психиатрических подразделениях университетов, а фрейдистская и псевдо–фрейдистская идеологии доминируют в культурной жизни. ... Павловская психиатрия стала воспри­ниматься [в США] как психиатрия для роботов. Русские же психиатры, в свою очередь, принялись клеймить психоанализ как идеалистическое [учение], служащее болезненным прояв­лением упадка капитализма... [80, pp. 868–869].

Совершенно очевидно, что огромный интерес к психоанали­зу вообще и к его юнгианскому ответвлению, вспыхнувший на территории бывшего СССР в 90–е, является эхом этой длив­шейся не одно десятилетие «холодной войны» на ниве психиат­рии. Печальная ирония истории заключается лишь в том, что мы стали жадно вкушать от запретного плода уже тогда, когда выпестовавший его Запад перевел психоанализ в разряд ин­теллектуального антиквариата. Еще в 70–е годы основной тен­денцией западной психиатрии стал поворот от психодинами­ческих моделей психики в сторону нейробиологии и генетики. Господство психоанализа, царившее в западной психиатрии на момент появления «Открытия бессознательного», вскоре замет­но ослабло.

Потребовались существенные подвижки в медицинской тех­нологии для того, чтобы наконец–то качнуть маятник назад, т.е. к изучению биологических причин психоза. В семидесятые годы прогресс в технологии изучения биохимии, функций и строе­ния мозга, в области генетики, а также усовершенствование техник моделирования деятельности мозга (таких, как компью­терная томография) стимулировали биологический ренессанс в области изучения шизофрении и психотических расстройств. Внезапно стало позволительно говорить о шизофрении как о «заболевании мозга» и при обсуждении подлинных причин дан­ного заболевания все чаще стали игнорироваться модели, бази­рующиеся на психоанализе [142, р. XXIII].