Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Следующим пунктом элленбергеровской критики оказыва­ется та самая концепция, которая в первую очередь ассоцииру­ется с именем Юнга у любого человека, хоть сколько–нибудь интересующегося или когда–либо интересовавшегося историей психологии. Речь идет о так называемых «архетипах коллек­тивного бессознательного». Как историка, Элленбергера и тут весьма беспокоит генеалогический аспект. Для юнгианского слуха отмеченные им параллели с неоплатоническим поняти­ем «мировой души» или идеей немецкого философа–романтика фон Шуберта об общечеловеческом языке символов звучат, вероятно, достаточно лестно. Уверенность в основательности юнговских предположений возрастает и в связи с тем, что вид­ный немецкий этнолог XIX столетия Адольф Бастиан (на кото­рого ссылается Элленбергер), обобщая свой богатый опыт поле­вых исследований, выдвинул теорию «элементарных мыслей». Согласно Бастиану [50], наличие у наиболее удаленных друг от друга народов очень похожих ритуалов, мифов и мыслей ника­ким культурным взаимопроникновением (т.е. теорией так на­зываемой культурной диффузии) не объяснишь, а потому сле­дует признать существование в человеческом разуме определенных универсальных структур. Юнг считал, что его архетипы коллективного бессознательного являются именно такими универсальными структурами, готовыми автоматически воспроизвести традиционный мифологический, религиозный и, кстати, психотический материал даже в том случае, если все нынешнее человечество со всеми его мифами, символами и кни­гами о них внезапно исчезнет, а останется в живых лишь один–единственный ничего не ведающий младенец. Собственно, но­вым (по сравнению с бастиановским) считается то, что именно Юнг доказал существование этих универсальных структур, про­ведя параллель между традиционными религиозно–мифологи­ческими символами и галлюцинациями психотиков. Однако, ока­залось, только считается. Говоря о значении идей Бастиана, Элленбергер отмечает, что они «побудили видного итальянско­го психиатра Танзи провести параллель между галлюцинация­ми и бредом своих параноидных пациентов, с одной стороны, и мифами и ритуалами многих примитивных народов — с дру­гой» [80, р. 730]. Причем, как оказывается, работа Танзи [174], на которую ссылается Элленбергер, была написана задолго до якобы имевшего место в медицинской практике Юнга клини­ческого обнаружения архетипов коллективного бессознатель­ного — в 1890 году, т.е. когда Юнгу было лишь пятнадцать лет отроду.

Итак, параллель между мифами и психозами была проведе­на еще до Юнга, но, в отличие от казуса с криптомнезическим «открытием» экстраверсии и интроверсии, тут действительно могло иметь место подлинное «вторичное открытие», ибо в Италии Юнг не стажировался, и по–итальянски, насколько мне известно, не читал. Проблема, однако, заключается совсем в ином: обязательно ли для объяснения подобных параллелей прибегать, подобно Танзи и Юнгу, к гипотезам, которые предпо­лагают объективное наличие неких универсальных структур психики (таких, например, как архетипы коллективного бессоз­нательного); или же все это может быть объяснено все той же криптомнезией? Почему нельзя предположить, что когда–то в далеком детстве больной услышал какую–нибудь мифическую историю, а потом в ходе вспышки заболевания воспроизвел какой–то из ее мотивов, естественно, не ссылаясь при этом на первоисточник информации? Юнг и его идейные последовате­ли утверждают, что им якобы известен случай, начисто отмета­ющий подобные сомнения.

Каноническая юнгианская легенда гласит: среди пациентов, наблюдавшихся Юнгом в Бургхёльцли, был один шизофреник, бредивший дни и ночи напролет. В одной из галлюцинаций ему привиделось солнце со свешивающимся с него фаллосом, дви­жения которого порождали ветер. Юнг утверждал, что смысл этой галлюцинации оставался для него непонятен до тех пор, пока ему на глаза не попалась вышедшая незадолго до этого книга историка религии Альбрехта Дитериха о митраической литургии, где был опубликован перевод дотоле никому неизвес­тного греческого папируса [68, pp. 7–62]. В этом древнем тек­сте упоминалось среди прочего и о ветре, дующем из свешива­ющейся с солнца трубы. Юнг счел, что единственным возможным объяснением этого поразительного совпадения между древним мифом и современным психозом может быть наличие неких универсальных символов. В «Метаморфозах и символах либи­до» он назвал их «изначальными образами», а спустя семь лет (т.е. в 1919 г.) переименовал в «архетипы коллективного бес­сознательного». Юнг абсолютно исключал вероятность того, что больной мог нечто подобное знать из своего сознательного опыта.