На самом деле вопрос о сотрудничестве Юнга с нацистами выглядит значительно сложнее и запутаннее. О его остроте свидетельствует то, что в 1989 г. в Нью–Йорке была проведена специальная научная конференция, посвященная юнговскому антисемитизму[15]
. Многие ее участники были весьма суровы касательно оценки деятельности Юнга в первые годы правления нацистов. В неизбывном сродстве юнговского и нацистского мировоззрений убежден и автор новейших критических исследований по Юнгу финский историк Петтери Пиетикайнен (о его взглядах на этот счет — в третьей главе этой работы). Ричард Нолл считает необходимым подчеркнуть, что «независимо от того, будем мы считать Юнга антисемитом, нацистом, человеком, симпатизировавшим нацистам, или кем–то еще в этом роде, — корни тех воззрений, которые он высказывал в эпоху нацизма, могут быть обнаружены в его народническом (Völkish) утопизме и арийском мистицизме, всеобщее увлечение которыми предшествовало в Германии политическому восхождению Адольфа Гитлера и национал–социализма» [30, с. 400].Нравится нам это или нет, но тема «Юнг и нацизм» оказалась Элленбергеру не по силам. Он весьма далек от выводов, к которым пришли Пиетикайнен и Нолл. Имеющийся в «Открытии бессознательного» анализ более поздних фаз жизни и деятельности Юнга постепенно сливается с канонической (т.е. юнгианской) версией описываемых событий и все больше напоминает несколько приевшееся повествование о «мудром старце из Кюснахта», настойчиво и самоотверженно искавшем ключи к решению насущных проблем европейской цивилизации в таких незаслуженно забытых сокровищницах человеческой мудрости, как гностицизм, алхимия, мистицизм, буддизм, йога и т.п.
Однако в заключительном абзаце главы, посвященной Юнгу, мы все же слышим голос того самого Элленбергера, который, как и положено настоящему историку, закончив тяжкое и во многом новаторское исследование, необычайно остро ощущает его неполноту и выражает надежду на то, что в будущем обязательно появятся новые материалы и, соответственно, новые критические оценки личности великого швейцарского психиатра. «В настоящий момент деятельность Юнга известна главным образом по его же книгам, статьям и другим текстам, публиковавшимся на протяжении его жизни и представленным в его Собрании сочинений. Если когда–нибудь широкая публика получит доступ к машинописным стенограммам его семинаров, а тем более к текстам его писем, личность и деятельность Юнга предстанет в совершенно новом облике. Не исключено, что в один прекрасный день мы получим также его «Красную Книгу» и «Черную Книгу», а может быть, даже и его личные дневники, что даст нам возможность увидеть Юнга в еще более неожиданном свете. Оказывается, ряд непредсказуемых трансформаций претерпевает не только жизнь того или иного человека, но также и его образ и посмертное влияние» [80, р. 737].
Первая половина элленбергеровских пророчеств уже сбылась: вышедшие в свет материалы семинаров 1925 года, тексты лекций для членов студенческой ассоциации «Зофингия», а также часть писем Юнга, действительно, перевернули общественное представление об их авторе. Однако личные дневники Юнга, равно как и его «Красная Книга» и «Черная Книга», остаются доступными лишь для самого узкого круга юнгианской элиты. Остальному миру приходится довольствоваться малым: в статье о творческих фазах жизни Юнга одна из главных хранительниц и распорядительниц его тайн Аниэла Яффе ограничилась лишь несколькими небольшими цитатами из этих засекреченных текстов, сославшись на их приватный характер, а также на просьбу Юнга цитировать их лишь в случаях особой необходимости [102]. Особой необходимости опубликовать их целиком у нынешних владельцев юнговских архивов пока, увы, нет.
До и после «Открытия бессознательного»: подлинные масштабы критики
Многие идеи, крайне важные для понимания элленбергеровской интерпретации Юнга, содержатся в его небольших (и по сей день мало известных) работах, публиковавшихся в различных научных сборниках и журналах до и после написания «Открытия бессознательного». Среди всего достаточно обширного круга проблем, затрагиваемых Элленбергером в его малых работах, особое значение для данного исследования представляют следующие четыре:
• а) Швейцария и вклад ее представителей в историю психиатрии;
• б) семейные корни аналитической психологии Юнга;
• в) биографическая подоплека в истории психоанализа и понятие «творческой болезни»;
• г) идея о «парадигматических пациентках».
Их последовательным рассмотрением мы и займемся.