Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

«Во многих примитивных племенах, — пишет Элленбергер, — имеются странные индивиды, шаманы, играющие важнейшую социальную роль. Являясь посредником между миром людей и миром духов, шаман заклинает, пророчествует, предсказывает людям их жизнь и удачу, лечит от некоторых болезней, не гово­ря уже о множестве второстепенных функций. В наши дни этнологи уже не называют шаманов шарлатанами или умали­шенными. Напротив, они особо подчеркивают ту любопытную связь, которая имеет место между профессией шамана и спо­собностью предотвращать психопатологические явления» [76, р. 331]. Далее Элленбергер приводит классификацию типов посвящения в шаманы, предложенную Эрвином Акернехтом [48], согласно которой существует три способа получения этого сана: одни становятся шаманами после длительного психичес­кого заболевания (шаманы такого типа встречаются в Сибири, а также в некоторых племенах Индонезии и Южной Африки); другие практикуют ритуальную одержимость, т.е. намеренно вводят себя в состояние, подобное самогипнозу; и наконец, тре­тьи испытывают психопатологическое беспокойство на чисто субъективном уровне, причем подобные состояния зачастую вызываются ими искусственным путем, например, с помощью поста, алкоголя или наркотиков.

Из этих трех типов Элленбергера интересует только пер­вый, т.е. тот, который предполагает обращение в шаманы пос­ле длительного психического заболевания. В свое время блес­тящее описание подобных посвящений дал грузинский исследователь Георгий Ниорадзе [140], точно подметивший, что шаманы этого типа, которых многим хотелось бы зачислить в разряд шизофреников, на самом деле существенно отличаются от последних. По мнению Ниорадзе, с которым солидарен и Элленбергер, радикальное отличие заключается в том, что они вполне осознанно воспринимают данный период как болезнь, исцеление от которой приходит вместе с началом их публич­ной деятельности в качестве именно шаманов.

По мнению Элленбергера, есть еще ряд оснований, не позво­ляющих классифицировать это состояние как шизофрению и, соответственно, признавать профессию шамана социальным институтом, предназначенным в архаичных обществах специ­ально для людей с психическими расстройствами такого типа. Он показывает, что этот «странный психоз» не только прекра­щается, но и начинается, образно говоря, «по заказу»: как толь­ко молодой человек решает стать учеником старого шамана. С этого момента идея «научиться» и стать настоящим шаманом не покидает его ни на миг. У шизофреников подобная навязчи­вая идея достичь какой–то определенной цели, как правило, от­сутствует. Кроме того, пишет Элленбергер, те из шизофреников, которые достигли исцеления, ощущают сильное физическое ис­тощение, в то время как шаман, исцелившийся от своей «твор­ческой болезни», испытывает огромный эмоциональный подъем и ощущает вступление в новую, более значительную, фазу сво­ей жизни.

Поскольку рассмотрение «творческой болезни» у шаманов предваряет использование данного диагноза по отношению к Юнгу, есть все основания предположить, что отрицая идентич­ность этого заболевания с каким–либо из общеизвестных пси­хотических расстройств, Элленбергер косвенно возражал про­тив трактовки особенностей психического развития Юнга, предложенной видным британским психоаналитиком Дональ­дом Винникоттом за шесть лет до выхода в свет «Открытия бессознательного». В своей рецензии на «Воспоминания, сно­видения, размышления» Винникотт заявил, что вся юнговская автобиография представляет собой описание успешного и твор­ческого столкновения с шизофренией [182]. Однако Винникотом дело не ограничилось. О том, что Юнг страдал психозом, чуть позже говорил и другой британский психоаналитик — Энтони Сторр [172, pp. 16–17]. Кроме того, приверженцы «пси­хотической» гипотезы нашлись позднее и среди юнгианцев: например, один из них — Джозеф Уилрайт — утверждал, что подлинный юнгианский анализ является самым настоящим погружением в психоз, куда пациента ведет тот, кто там уже побывал [179].

Такое единодушие свидетельствует, по крайней мере, о том, что без психической аномальности у Юнга не обошлось. Ду­маю, что не проведи Элленбергер четкую грань между стандар­тными психотическими расстройствами и «творческой болез­нью», переживаемой шаманами, ему бы, скорее всего, пришлось последовать примеру вышеперечисленных авторов. Благодаря же данному различению появляется возможность взглянуть на биографию Юнга в несколько ином свете. Еще большую убе­дительность этому «иному видению» придает то, что «творче­ская болезнь», как представляется Элленбергеру, может быть обнаружена и у другого великого психоаналитика — Зигмунда Фрейда.