Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

В случае с основателем психоанализа отправным пунктом для процедуры заочного психиатрического освидетельствова­ния послужил следующий факт. В общественном мнении дли­тельное время господствовало сформированное еще самим Фрей­дом, а впоследствии активно пропагандировавшееся его сторонниками, убеждение, что психоанализ появился на пустом месте, т.е. представлял собой продукт прозрения, осенившего гениального Фрейда по одному богу известным причинам. Од­нако, как показывает Элленбергер, обнародование некоторых материалов из переписки (длившейся с 1887 по 1904 год) Фрей­да с его ранним единомышленником Вильгельмом Флиссом дало возможность взглянуть на проблему по–новому. На самом деле, как выяснилось позднее, в первом издании этой перепис­ки, осуществленном под неусыпным редакторским контролем Анны Фрейд [177], отсутствовали некоторые необычайно важ­ные аспекты. Новое — полное — издание этого ценнейшего ис­торического источника, подготовленное и выпущенное в 1985 г. под редакцией Джеффри Муссаефф Массона [175], дало об­щественности новые поводы для сомнений относительно исто­рической и научной честности основателя психоанализа. Как бы то ни было, даже из опубликованного в 1954 г., стало ясно, что в эти решающие для появления психоанализа годы Фрейд, тогда еще мало кому известный венский врач, испытывал, как он сам выражался, сильный невроз и лечил себя с помощью некоего таинственного «самоанализа».

По мнению Элленбергера, знакомство с этой перепиской (точнее — с доступными ему фрагментами) показывает, что у Фрейда имелись практически все характерные признаки того, что он называет творческой болезнью. «Заболевание началось в тот самый момент, когда Фрейд впервые выявил интерес к постижению тайн человеческой психики. Эту цель он не упус­кал из виду ни на миг на протяжении всего периода своего невроза и самоанализа; окончание болезни совпало по време­ни с интеллектуальным прозрением и началом длительной личностной трансформации, а также с появлением убежденно­сти в том, что в ходе болезни и самоанализа им было сделано великое, эпохальное открытие. И ведь правда, — говорит Эл­ленбергер в завершение этого пассажа, — всякий, кто знал Фрейда, согласится с тем, что для него существование инфан­тильной сексуальности и Эдипова комплекса было абсолютной истиной, не подлежащей никаким обсуждениям» [76, р. 338]. К вышеперечисленным признакам «творческой болезни» Зигмунда Фрейда следует добавить и еще одно соображение, высказан­ное Элленбергером чуть позднее — в «Открытии бессозна­тельного» — и делающее параллель с болезнью сибирских шаманов еще более наглядной. Вильгельм Флисс, фигуру ко­торого последователи Фрейда тщательно старались и старают­ся затенить, в те самые судьбоносные годы играл для будущего основателя психоанализа роль, практически тождественную роли шамана–наставника.

Вот некоторые характерные пассажи на эту тему, имеющие­ся в «Открытии бессознательного»: