Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Основным протагонистом этого нового «освидетельствова­ния случая К.–Г. Юнга» (теперь уже в свете глобального нар­циссизма) оказывается один из влиятельнейших американских психотерапевтов 60–70–х годов Хайнц Кохут, главной визит­ной карточкой которого является концепция психологического нарциссизма. Ее основные принципы изложены Кохутом в работе «Анализ самости» [127]. По аналогии с Фрейдом, Кохут говорит о трех стадиях раннего психосексуального развития ребенка. Таковыми являются: 1) стадия аутоэротизма, или пер­вичного нарциссизма, когда еще нет дифференциации на «себя» и «другого»; 2) стадия подлинного нарциссизма, когда начинает формироваться связное ощущение самости и внешних объек­тов; 3) эдипова стадия, когда происходит формирование эго и объектной любви. На первой стадии младенец, неразрывно свя­занный с матерью, находится в состоянии блаженства и совер­шенства. Происходящее на второй стадии постепенное ослаб­ление степени материнской заботы приводит к формированию у ребенка двухъярусной системы перфекционизма: прежнее ощущение абсолютного совершенства и гармонии расщепляет­ся на переживание собственной самости как чего–то необычай­но грандиозного и восприятие родительского образа в крайне идеализированных тонах. Однако, ввиду того, что на этой ста­дии еще рано говорить об окончательном отделении ощущения самости от ощущения «другого», грандиозная самость ребен­ка воспринимает идеализированный образ родителя как свою собственную часть. Таким образом вызревает явление, назы­ваемое Кохутом «самостью–объектом» и являющееся отличи­тельной чертой нарциссической установки. Нарциссическая лич­ность воспринимает собственную самость как единственный достойный внимания объект, тогда как весь остальной внешний мир либо выносится за скобки, либо сводится к самости и ра­створяется в ней.

Разумеется, при правильном воспитании и прочих благо­приятных обстоятельствах, как грандиозная самость, так и иде­ализированный родительский образ все больше приходят в со­ответствие с реальностью. Однако в целом ряде случаев оба эти аспекта раннего нарциссизма могут оказаться движущими силами психологического развития личности даже в зрелом возрасте. Собственно, основное отличие Кохута от Фрейда со­стоит в том, что, по мнению первого, нарциссизм, зародившись на доэдиповских фазах психосексуального развития, может ус­пешно миновать эдипову ступень и превратиться во вполне самостоятельную детерминанту психологии индивида. Напри­мер, для людей, вовлеченных в активную творческую деятель­ность, характерна отрешенность от внешних объектов и нар­циссическая концентрация на самих себе. Травма, пережитая в детстве, может послужить причиной затяжного нарциссического расстройства, столь же актуального, как и эдиповы расстрой­ства, об универсальности которых с такой настойчивостью го­ворил Фрейд. На этом основании Хоманс, чутко реагирующий на рекомендации Кохута, берется утверждать, что Карл Густав Юнг был предрасположен именно к этому специфическому пси­хологическому расстройству — нарциссизму.

Однако, раз наряду с расстройствами, протекающими по эди­пову сценарию, существуют расстройства нарциссического типа, почему бы не допустить существование и специфического пе­реноса — не эдипова, а нарциссического? Положительный ответ на этот вопрос, собственно, и дает Хомансу возможность гово­рить о том, что в отношениях между Фрейдом и Юнгом имело место нечто отличное от бунта сына против отца, а именно — нарциссический перенос, сопровождавшийся терапевтической активизацией идеализированного родительского образа, т.е. пе­ренесением на необычайно эмпатичного аналитика (Хоманс предполагает, что в данном случае эту роль выполнял Фрейд) всех тех черт психического совершенства, которые прежде при­писывались воображаемому родительскому образу. Кохут на­зывал этот процесс «идеализирующим переносом». Наряду с последним он постулировал также существование «зеркально­го переноса», на фоне которого происходит активизация дотоле дремавшей грандиозной самости; аналитик начинает восприни­маться как продолжение этой самости, вследствие чего у анализанда (в данном случае — Юнга) возникает ощущение психи­ческого слияния с аналитиком. С другой стороны, разрушение этой вымышленной связи не ведет к автоматическому исчезно­вению потребности в грандиозности.