Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Ввиду обнаружения такой мощной эмоциональной детерми­нанты юнговского поведения накануне и вскоре после разрыва с Фрейдом, Хоманс считает, что с творческой точки зрения эти несколько лет являются прежде всего отрицанием фрейдизма. Однако в этот период Юнг еще не имел сколько–нибудь четкой программы самостоятельного развития. Вплоть до 1913 г. он был не в состоянии преодолеть свое прежнее психическое сли­яние с Фрейдом и встать на путь продуцирования самобытных творческих идей. Как проявление этой компенсаторной потреб­ности превратиться в гиганта, возвышающегося над своим преж­ним кумиром, следует расценивать некоторые идеи по поводу психологической типологии, высказанные Юнгом на психоана­литической конференции, состоявшейся в сентябре 1913 г. в Мюнхене. Там он впервые попытался придать своим уязвлен­ным нарциссическим чувствам более строгое концептуальное и адресное выражение: в его докладе два главных представите­ля психоаналитического движения оказались всего лишь защит­никами своих неосознанных психологических установок. Под­разумевалось, что экстраверт Фрейд свел весь психоанализ к вопросам, беспокоящим лишь представителей соответствующе­го психологического типа, тогда как его ранний противник — интроверт Адлер — просто поменял направление психоанали­тической мысли на противоположное. Низведя Фрейда до роли «одного из двух» ограниченных редукционистов, Юнг одновре­менно расчистил место для психолога, способного синтезиро­вать обе эти установки и тем самым встать над спорящими догматиками. Это место он явно зарезервировал для себя. Дан­ная риторическая фигура использовалась Юнгом и в последую­щие годы, став неизбывным напоминанием о его отчаянной борьбе за психическую автономию от Фрейда.

Оказавшись наедине с собой, Юнг, как он признался впослед­ствии в автобиографии, испытывал глубочайшую внутреннюю неопределенность и дезориентацию. Он ощущал себя «подве­шенным в воздухе» и еще «не нашедшим точки опоры» [117, р. 170]. В связи с высказываниями относительно «подвешенного состояния» после разрыва с Фрейдом Хоманс упоминает об интересных клинических параллелях, представленных в работе Джона Гедо: «Данное чистосердечное самоописание необычай­но похоже на рассказы и фантазии тех самых пациентов, кото­рые вслед за установлением в ходе анализа архаического нарциссического переноса, внезапно начинают ощущать себя застрявшими в своих собственных переживаниях. Черпая ана­логии в современной технологии, они чаще всего воображают себя находящимися на околоземной орбите и лишенными каких–либо шансов возвратиться из открытого космоса» [88, р. 49].

С другой стороны, некоторые из примеров ревизионистской (антифрейдовской) активности Юнга, приводимых Хомансом вслед за уже упоминавшимися «Метаморфозами и символами», в определенной степени указывают позитивное направление будущего развития юнговской мысли. Зерна грядущего учения можно найти, например, в написанной в 1912 г. работе «Новые направления в психологии» [110]. Новое направление, предла­гаемое в противовес воззрениям Фрейда, состоит в признании психоанализа не только клинической, но также и культурно­религиозной практикой. Указанием на неразрешимость подоб­ного рода проблем на индивидуальном уровне является утвер­ждение о том, что «невроз укоренен в проблемах современности». В таком случае клинический психоаналитик превращается в публичного моралиста и социального критика, т.е. обретает ту самую роль, которая наряду с ролями терапевта и пророка ока­залась в зрелые годы столь привлекательной для Юнга.

Следующий период в жизни радетеля за развитие «новых направлений в психологии», начавшийся после его разрыва с Фрейдом и ухода от активной публичной деятельности (в 1913 г.) и длившийся вплоть до повторного появления на миро­вой интеллектуальной арене в роли основателя и лидера само­стоятельной психологической школы (в 1918 г.), знаменует, по мнению Хоманса, наступление позитивной фазы в юнговской борьбе с нарциссизмом. Позитивной она может считаться по причине перехода от чисто антифрейдовского негативизма к созданию собственной доктрины (и двух ее основных состав­ляющих — концепций архетипов коллективного бессознатель­ного и индивидуации). Поскольку в данном случае Хоманс, как видно из предлагаемой им периодизации, рассматривает тот самый этап биографии Юнга, которому немалое внимание уделил и Элленбергер, увязывавший все важнейшие аспекты этого периода с протеканием у Юнга «творческой болезни», есть смысл сразу же поставить вопрос следующим образом: что нового содержит версия, предложенная Хомансом, приме­нительно именно к этому периоду?