Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Элленбергер, как мы помним, определял рамки этого перио­да чуть шире: по его мнению, он завершился в начале 1919 г. Эти различия в датировке связаны, как мне представляется, с вопросом о том, какое именно событие знаменует окончание формообразующего периода. Если считать таковым прекраще­ние юнговского «эксперимента» с собственными бессознатель­ными процессами, то более точной оказывается хронология, пред­ложенная Хомансом. Но если учесть, что самое широко известное концептуальное оформление результатов этого экс­перимента (учение об «архетипах коллективного бессознатель­ного») было официально введено в 1919 г. (в ходе прочитан­ной в Лондоне лекции, носившей название «Инстинкт и бессознательное»), то более предпочтительным окажется элленбергеровский вариант.

То, что Хоманс в целом значительно расширяет, по сравне­нию с Элленбергером, временные рамки юнговского психиче­ского кризиса и отнюдь не ограничивает его периодом с 1913 по 1918 гг., мы уже видели. То, какую роль в этих болезненных процессах он (опять же, в отличие от Элленбергера) отводит религиозному фактору, мы еще увидим. Однако как же все–таки соотносятся эти два гипотетических диагноза — «твор­ческая болезнь» и «психологический нарциссизм» — если их рассматривать как ответственное медицинское освидетельство­вание одного и того же периода? Отвечая на вопрос, постав­ленный именно таким образом, уже никак нельзя ограничиться простыми ссылками на то, что автор прежнего диагноза чего–то не учел, что нужно–де рассматривать проблему в более широком контексте. Раз так, то, быть может, в этом сравни­тельно узком временном контексте Элленбергер и Хоманс го­ворят примерно об одном и том же? Или, наоборот, о совсем противоположных вещах? Сам Хоманс четкого ответа на этот вопрос не дает, посему позволю себе предложить собственный вариант.

Согласно Хомансу, первые сигналы, свидетельствующие о начале характерной именно для этого периода работы над соб­ственной доктриной, обнаруживаются в юнговском докладе «О психологическом понимании», прочитанном в июле 1914 г. в Лондоне и четко отразившем процессы, которые протекали в тот момент в психике его автора. В этом докладе Юнг сооб­щил, что некоторые пациенты (преимущественно те, которых он квалифицировал как «интровертов») с помощью своей бо­лезненной фантазии пытаются сконструировать «новую систе­му мировоззрения (Wéltanschauung)» [112]. Подобные систе­мы не только помогают им адаптироваться к своей внутренней ситуации, но также служат важным переходным звеном в при­способлении к миру в целом. Хоманс оценивает эти рассужде­ния следующим образом: «Они перекликаются с состоянием самого Юнга, который в тот момент был, во–первых, глубоко расстроен фрейдовским запретом превращать психоанализ в тотальное мировоззрение, а, во–вторых, испытывал сильнейшее разочарование в традиционном христианстве. Если мы про­чтем этот доклад сквозь призму тогдашних личных пережива­ний Юнга, то сразу же станет ясно, что он рассматривал конст­руирование подобного мировоззрения или идеологии как одну из своих насущнейших задач» [95, р. 80].

Позднее Юнг говорил об основной цели своих поисков той поры более откровенно — языком, очень сильно напоминаю­щим декларации творцов новых идеологий: он говорил, что хотел «найти абсолютно новый и необычный тип ориентации», «дать единомышленникам новое видение вещей» [117, pp. 193, 195]. «Эти замечания, — считает Хоманс, — подтверждают идео­логический характер его новой системы взглядов» [95, р. 90][27]. Построение универсальной идеологической системы явно ка­ким–то образом связано с нарциссической потребностью в гран­диозности, однако каким именно? Очень любопытным с точки зрения оценки психического состояния, сопутствовавшего со­зданию этой новой идеологии, представляется замечание Хо­манса о том, что в тогдашнем юнговском идеологическом кон­струировании присутствовали «осознанность и намеренность» [95, р. 90]. То есть выходит, что «нарциссизм как слабость» (неосознанное психологическое расстройство, пик которого при­шелся на период общения с Фрейдом) пошел на убыль и стал превращаться в «нарциссизм как силу» (сознательное постро­ение системы, символизирующей грандиозность ее творца). Эта гипотеза прекрасно согласуется с проведенным ранее анали­зом элленбергеровской концепции «творческой болезни у Юнга». Парадокс, с которым мы столкнулись при рассмотре­нии элленбергеровской версии душевной аномалии Юнга («твор­ческая болезнь по заказу»), оказывается вполне разрешимым: выдвинутое тогда подозрение в имитации заболевания преоб­разуется в тезис об извлечении «полезных» практических вы­водов и умелой спекуляции на заболевании, самая острая фаза которого осталась уже позади.