Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Детальное описание тех стадий психологического роста, ко­торые, по мнению создателя теории индивидуации, личность проходит по мере достижения психологической целостности, во многом является отражением личной борьбы Юнга с одоле­вавшим его нарциссизмом. «В известной степени, — говорит Хоманс, — весь процесс индивидуации может быть понят как борьба с нарциссизмом. Разрушение персоны порождает, с од­ной стороны, инфляцию личности (нарциссическая грандиоз­ность), а с другой — ощущение собственной второсортности (неуверенность в себе). Затем происходит диалектический процесс, в ходе которого инфляция якобы устраняется посред­ством применения к сопутствующим инфляции архетипам методики активного воображения. ... Однако архетип самости, появляющийся на финальной стадии индивидуации, целиком соответствует запросам нарциссической грандиозности» [95, р. 108]. О негативных последствиях подобной канонизации нар­циссической установки Хоманс говорит следующее: «Те почи­татели и пациенты Юнга и его последователей, которые все­рьез воспринимают данную систему мышления, оказываются в эпицентре космогонического эпоса и начинают рассматривать традиции прошлого (равно как и современную им культуру) в качестве структур и процессов своего собственного сознания. Эта система побуждает их сосредоточиться на бесконечных раздумьях о самих себе, что, естественно, отрицательно сказы­вается на способности к установлению межличностных кон­тактов и достижению объективности в понимании религий и культурных объектов прошлого» [95, р. 111]. Такое превраще­ние зеркального отражения собственных субъективных пере­живаний в набор универсальных правил и канонов, которым добровольно соглашаются следовать многие другие люди (вполне реальные, живые, расплачивающиеся за эти каноны столь же реальными и живыми деньгами, не говоря уже о душах!), могло бы поразить любого (даже мифического) Нарцисса.

В полном соответствии с заявленным в самом начале сво­ей книги контекстуальным подходом к исследованию юнгианства, Хоманс, завершив рассмотрение психологических фак­торов формирования этого специфического типа мысли, переходит к анализу факторов, связанных с личным религиоз­ным опытом Юнга. Как и следовало ожидать, в его отношении к религии Хоманс обнаруживает новые приметы нарциссической установки.

На основании ряда признаний, содержащихся в «Воспоми­наниях, сновидениях, размышлениях», Хоманс приходит к сле­дующему заключению: «В период раннего детства и юношества Юнг воспринимал религию в двух принципиально отличных ипостасях. С одной стороны, он подвергся очень сильному воз­действию традиционного протестантского христианства, испо­ведовавшегося его отцом и характерного для целостной систе­мы убеждений, доминировавшей в окружавшем его швейцарском социальном ландшафте. С другой стороны, это было восприятие религии, которое лучше всего было бы оха­рактеризовать как «личностно–мистически–нарциссическое»: лич­ностное — ввиду того, что оно было, скорее, внутренним и при­ватным, нежели социальным; мистическое — ввиду того, что оно было связано с желанием достичь практически полного единства с образом бога; и, наконец, нарциссическое — ввиду того, что в этих процессах была активно задействована его потребность в самоутверждении и идеализации» [95, р. 116].

Самые примечательные события в жизни юного Карла Юнга, рассматриваемые Хомансом в качестве составляющих форми­рования его особого отношения к религии, хорошо знакомы оте­чественному читателю по многократным переизданиям рус­ского перевода «Воспоминаний, сновидений, размышлений». Бла­годаря этому нет нужды в детальном пересказе. Хоманс упо­минает о приснившемся трехлетнему Юнгу огромном фаллосе, восседающем на золотом троне, а также о (собственноручно сделанной) фигурке маленького человечка, манипуляции с ко­торой превратились для маленького Карла в своеобразный тай­ный ритуал. Оба эти события интерпретируются Хомансом как самые первые попытки идеализации мужского образа. Потреб­ность в подобной идеализации родилась вследствие уже опи­сывавшейся невыразительности облика родного отца Карла Юнга. Весьма символичным и одновременно достаточно логич­ным представляется то, что подобная компенсаторная идеали­зация уподобилась ритуалам и фантазиям, явно напоминавшим о древних мифах и религиозно–мистериальных культах. «На протяжении этих первых лет его жизни, — пишет Хоманс, — у Юнга проявились нарциссические проблемы (неспособность идеализировать образ отца и вытекающая из этого низкая са­мооценка), и именно на их основе начало формироваться его личное восприятие религии: традиционная и конвенциональ­ная форма, исповедуемая отцом и всем остальным обществом, стала восприниматься с недоверием, а взамен возникли тайные личностно–мистически–нарциссические формы восприятия. На­пример, в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» встре­чается такое высказывание Юнга относительно его детского восприятия религии: