Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Как мы уже видели выше, в этих текстах можно обнару­жить программные заявления Юнга, носящие откровенно анти­материалистический и, соответственно, проспиритуалистический характер. Кроме того, Элленбергер отмечал, что такого рода умо­настроения молодого Юнга были обусловлены его огромным интересом к парапсихологическим практикам и парафилософским воззрениям таких властителей людских дум конца XVIII — начала XIX столетия, как Эмануэль Сведенборг, Франц Антон Месмер, Юнг–Стиллинг, Юстин Кернер, а также к спекулятив­ным концепциям ряда философов–иррационалистов, таких, на­пример, как Артур Шопенгауэр. Поэтому идея Шаре о том, что у юнговского спиритуализма были весьма авторитетные предше­ственники (как среди целителей душ, склонных к философство­ванию, так и среди философов, любивших поговорить о душе), вполне может рассматриваться как реализация одного из мно­гочисленных проектов Анри Элленбергера. Хоманс, намеренно ограничившись рассмотрением лишь психологических, религи­озных и социальных аспектов становления аналитической пси­хологии как самобытного учения (вплоть до того самого момен­та, когда были сформулированы все ее основные концепции) и предоставив анализ философских ингредиентов этого процес­са другим исследователям, тем не менее, решился перейти к описанию всей структуры зрелого юнговского мышления. Ра­зумеется, все объять в одиночку никому не по силам.

В предложенной Хомансом реконструкции «зрелого Юнга» тоже имеются определенные пробелы. По его мнению, начиная с 1918 г. Юнг занимался «лишь углублением» того, что создал за предыдущие 18 лет [95, р. 162]. Не придерживайся Хоманс достаточно сдержанной академичной манеры изложения мыс­лей, он, наверное, мог бы назвать этот же процесс не «углубле­нием», а «усугублением» содеянного прежде. Подобная оценоч­ная робость — не единственный недостаток этого пласта в работе Хоманса. Раздел о «зрелом Юнге» в целом представ­ляет собой наименее разработанную и наиболее абстрактную часть исследования. Кроме того, при чтении этих страниц не­вольно вспоминается знаменитый принцип «фальсификации» Карла Поппера, перефразируя который (применительно к по­пытке построения единой всеохватывающей интерпретации юнговской мысли), можно было бы сказать: «То, что тщится быть истинным по отношению ко всему сразу, может оказаться ложным, причем тоже по отношению сразу ко всему». Поскольку в содержательности и вескости большинства рассуждений Хоманса, изложенных выше, я вполне убежден, остается предпо­ложить, что его краткий анализ деятельности Юнга в период с 1918 по 1961 год является несколько упрощенной схематиза­цией огромного массива материалов, которая никак не может быть принята за окончательную истину. С дугой стороны, даже в этой упрощенной схеме можно найти некоторые любопыт­ные идеи, подкрепляющие и обогащающие выводы, к которым тот же Хоманс пришел, анализируя период формирования юн­говской системы взглядов.

Во–первых, Хоманс полагает, что частота, с которой Юнг об­ращался в своих сочинениях, написанных в зрелые годы, к лич­ности и учению Зигмунда Фрейда (Фрейд, как известно, упоми­нал о Юнге после их разрыва лишь несколько раз, да и то вскользь), определенно указывает на глубину его переживаний по поводу неудачного опыта нарциссической идеализации. Эти неоднократные попытки соотнести свои собственные взгляды с позицией бывшего гуру составляют, по мнению Хоманса, одну из трех основных тем всех поздних раздумий Юнга. Не считая множества упоминаний имени Фрейда в самых различных про­изведениях этого периода, Юнг написал несколько специаль­ных статей, посвященных непосредственно личности основате­ля психоанализа [108; 109; 114]. Подобная фиксация внимания на личности Фрейда также может служить подтверждением того, что именно общение и разрыв с ним явились едва ли не основной психологической детерминантой в процессе форми­рования аналитической психологии.