Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Второй сквозной темой всего этого периода, отражающей факт глубочайшей укорененности идей Юнга в проблемах со­циума, Хоманс считает его интерпретацию современности с осо­бым упором на проблеме массового человека и массового об­щества[29]. В соответствии с общепринятой точкой зрения, юнговская теория сосредоточена прежде всего на внутренней жизни индивида и потому, на первый взгляд, не дает особых поводов для того, чтобы ее рассматривали также и как сколь­ко–нибудь серьезную систему социологических воззрений. Од­нако вопреки этому достаточно очевидному факту, Хоманс решается отстаивать тезис, согласно которому Карл Юнг пред­принял попытку сформулировать на языке аналитической пси­хологии своеобразный эквивалент теории массового общества. Появлением этой теории мы обязаны, прежде всего, трем за­падноевропейским мыслителям первой половины XX века. Максу Шелеру (использовавшему термин «массификация»), Хосе Ортеге–и–Гассету (говорившему о «массовом человеке») и Кар­лу Мангейму (впервые введшему термин «массовое общество») Однако сходные идеи вызревали в недрах западной филосо­фии начиная еще с XIX века. Прямыми предшественниками этого учения можно считать и Карла Маркса и, конечно же, Фридриха Ницше, который оказал, говоря без всякого преувели­чения, огромное влияние на формирование юнговской мысли.

Собственно юнговской модификацией теории массового об­щества Хоманс считает в первую очередь такую составляю­щую аналитической психологии, как учение о социальной мас­ке или персоне. Возможно, эта аналогия не лишена определенной эвристичности, однако, как мне кажется, в отношении Юнга к философии массового общества присутствовало и иное, куда более важное измерение. На мой взгляд, он не столько разраба­тывал эту теорию, сколько использовал предоставленные ею данные в качестве надежного подтверждения правильности стратегии, избранной им для достижения собственного соци­ального успеха. На фоне активно циркулировавших в западно­европейском интеллектуальном сознании конца XIX и первой половины XX столетия трагических размышлений об утрате современным человеком связи со своими корнями и традици­ями предков, о его опустошенности и растворении в толпе, Юнг выступил в качестве гения–спасителя, возвращающего сему несчастному существу и утраченную связь с корнями (архети­пы), и потерянную полноту ощущения своего собственного уни­кального и неповторимого внутреннего мира (индивидуация). Подобная акция, начатая Юнгом примерно одновременно с по­явлением теории массового общества и настойчиво проводив­шаяся им вплоть до самых последних дней жизни, может счи­таться классическим примером долговременного социального инвестирования некоторых философских идей (своевременно уловленных чутким маркетологом) в самый беспроигрышный бизнес — спасение человеческих душ.

И наконец, в соответствии с тройственной структуризаци­ей основных факторов формирования юнговской мысли, Хоманс выделяет третью основную тему, развивавшуюся создате­лем аналитической психологии в годы его интеллектуальной зрелости. Эта тема связана с попытками Юнга вдохнуть новую жизнь в увядающие символы традиционной христианской веры. Всякому, кто хоть когда–нибудь сталкивался с литературным наследием Юнга, известно, что он написал огромное количе­ство трудов о религиозном опыте: о мифологии первобытных народов и мистериальных культах античности, о религиях Во­стока и о сходстве функций психотерапевта и священнослужи­теля.