Увы, в послесловии к этой книге, вышедшей спустя 10 лет в переводе на украинский, тот же самый Григорий Грабович высказался на эту тему несколько иначе: «Целью данной книги не является «развенчание» мифа, или его демистификация. ... Еще до недавнего времени я был склонен утверждать, что при условии нормализации украинской культурной и политической жизни Шевченко перестанет быть иконой, пророком и станет «лишь» одним из великих поэтов человечества. Наверно, это так. Однако в какой–то степени он все–таки останется пророком, ибо нельзя не учитывать историческую память и своеобразную, глубоко таящуюся в украинских сердцах, вероятно, Богом данную, тайнопись его слова» [15, с. 211]. Судя по всему, покинув стены скептичного Гарварда и возвратившись на землю предков, рационалистический и реалистический дух автора этой во многих отношениях новаторской книги все же спасовал перед грозным ликом главного хранителя тайн украинской коллективной души.
Да, неоднозначность Грабовича и его единомышленников вполне понятна. Но от этого она не становится менее опасной. Наверное, мифологический код поэзии Шевченко не разрастется во всемирное движение а 1а «Аналитическая психология», однако в пределах моей собственной страны нативизм «украинского Юнга» может натворить немало бед. Лучшим эликсиром от «интоксикации идеями национального бессознательного», на мой взгляд, является непредвзятое критическое изучение опыта создателя и самого видного пропагандиста мифа о коллективной душе, то бишь Карла Густава Юнга.
Перестройка и современность: усталость от материализма и ее плоды
Как уже говорилось, в Советской Украине еще в 1930–е годы был наложен категорический запрет на серьезное изучение аналитической психологии. Учение Юнга на долгие годы стало одним из примеров тотального духовного разложения буржуазного мира. Соответственно, фигура его создателя была исключена из сколько–нибудь серьезных дискуссий в официальной науке, и именно из–за этого начала все больше превращаться в символ интеллектуального сопротивления большевистскому догматизму. Ситуация, начавшая складываться с приходом горбачевской перестройки, предоставила новые возможности. Однако, судя по опыту «реинкарнации» Юнга в постперестроечные годы, стереть «родимые пятна» полувекового умолчания оказалось, увы, труднее, чем представлялось.
Едва ли не первым сигналом о «снятии анафемы» и одновременно призывом к началу серьезного научного анализа воззрений Юнга явился труд профессора Ларисы Тимофеевны Левчук (бессменного руководителя кафедры этики, эстетики и теории культуры Киевского университета имени Тараса Шевченко, кумира многих поколений студентов) «Психоанализ: от бессознательного к “усталости от сознания”» [23], в котором создателю аналитической психологии была посвящена целая глава. Интересуясь в первую очередь влиянием юнгианства на теорию и практику современного западного искусства, проф. Левчук высказалась и относительно ряда наиболее острых и дискуссионных аспектов юнговского идейного наследия, по своему значению выходящих далеко за рамки чистой эстетики. Этими аспектами являются юнговские теории расового бессознательного и его архетипов.
Рассматривая возникшую у Юнга еще в 1909 г. идею о якобы существующем в психике американцев специфическом «Negro complex», она замечает: «Установив связь “коллективного бессознательного” с расовыми признаками, Юнг приходит к выводу о существовании высшего и низшего типа людей и к поощрению расистских программ в целом» [23, с. 66]. По мнению Л. Левчук, эти ранние расистские спекуляции Юнга проливают свет на подлинную суть его учения, а понятие «архетип», введенное позднее и претендующее на статус общечеловеческой категории, на самом деле является их прямым продолжением: «На наш взгляд, в архетипе фиксируется не столько многотысячелетний опыт человеческого рода, сколько конкретной расы» [23, с. 74]. Более того, понятие архетипа, по ее мнению, не только несостоятельно с точки зрения этики межэтнического диалога, но и в целом является абсолютно «надуманной структурой» [23, с. 75].