Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Чуть ниже Л. Левчук затрагивает одну из самых болезнен­ных для современного юнгианства тем — речь идет об уже упоминавшемся «солярно–фаллическом человеке», т.е. том са­мом пациенте, видения которого Юнг и его последователи пыта­ются навязать миру в качестве наиболее убедительного доказа­тельства реального существования архетипов коллективного бессознательного. Весьма примечательно, что еще за несколько лет до описанного мной в первой главе столкновения автора «Культа Юнга» с хозяевами юнговских архивов Лариса Левчук приходит к выводу, абсолютно согласующемуся с результатами проведенного Ноллом независимого расследования истории с пациентом Швайцером и его лечащим врачом Хонеггером: «Со­вершенно ясно, — говорит она об этой «эмпирической» демон­страции объективного существования архетипов, — что обеща­ние на бытовом, житейском опыте объяснить сущность «коллективного бессознательного» и «трансформации символов» Юнгу выполнить не удалось. Идея «единого ума человечества» ... принадлежит, по сути, к числу мифологических» [23, с. 86].

Скрупулезное изучение запутанных исторических данных (далеко не все из которых могли быть доступны Л. Левчук к моменту публикации ее работы) относительно того, как роди­лось учение об архетипах коллективного бессознательного, при­вело американскую историю науки к очень похожим выводам: «Мы не можем с абсолютной точностью утверждать, что кол­лективного бессознательного и архетипов не существует. Но мы с полной уверенностью можем утверждать, что нет и ника­ких доказательств их реального существования. ... Юнг так никогда и не признал ошибочности своего представления о био­логически укорененном («расовом») бессознательном разуме. ... Расистские настроения играли ведущую роль в юнговском стиле мышления...»[37]. Весьма парадоксальная ситуация: мне­ние одного из ведущих представителей украинской марксистс­кой философии, обнародованное еще в 1989 г., совпадает с мне­нием представителя академической элиты страны, долгое время представлявшейся нам беспощадным врагом всего, что хотя бы отдаленно напоминает марксистское мировоззрение. Еще более шокирующим для многих и многих наших интеллектуа­лов, к началу 90–х изрядно уставших от марксистского мате­риализма, должен был бы показаться настоятельный совет гар­вардского ученого конца 90–х годов не замыкаться в рамках интеллектуального гетто юнгианской психологии, а вместо это­го задуматься о ее сообразности с современной наукой, мета­физическим базисом которой он считает именно материа­лизм! [143].

Разумеется, одного лишь материалистического мировоззре­ния для подлинного преодоления юнгизма недостаточно, а вот со всесторонним анализом исторических фактов (не менее необходимым для окончательной демистификации аналитичес­кой психологии) у советской науки были весьма существенные затруднения. У той же Л. Левчук можно обнаружить ряд но­вых примеров явления, которое в начале этой главы я обозна­чил как «недостаточное внимание к историческим деталям». Например, в рассмотренной только что работе Левчук [23, с. 135] утверждается, что интуитивизм французского философа Анри Бергсона является развитием идей Юнга относительно интуи­ции, в то время как в специальном исследовании на эту тему убедительно доказывается, что все было как раз наоборот: «...ана­литическая психология испытала на себе влияние со стороны бергсоновской мысли» [93, р. 649]. Так или иначе, даже с уче­том подобных исторических неточностей, работа Л. Левчук ос­тается, на мой взгляд, исключительно ценным вкладом в фор­мирование в Украине подлинно академического отношения к Юнгу.

К сожалению, почин Л. Левчук не был поддержан. Напро­тив, первые шаги по освоению юнговского наследия в незави­симой Украине начала 90–х были, как мне кажется, серьезно омрачены массовым бегством от материализма, начавшимся сразу же с падением коммунистического режима. Самым ран­ним и особенно выразительным примером такого рода поиска «новых путей» может служить деятельность почитателей юн­гианства из Харькова. Речь идет о доценте Харьковского госу­дарственного университета Ленине Ивановне Бондаренко и группе ее учеников. Кроме хрестоматии по истории психоана­лиза в Украине (к которой я не раз обращался на предыдущих страницах), Л.И. Бондаренко (в соавторстве со своими учени­ками А. Баженовым и С. Таглиным) еще в 1991 г. выпустила сборник переводов психоаналитических текстов, среди кото­рых было и несколько впервые переведенных на русский язык работ К.–Г. Юнга [6]. Безусловно, один уже факт обнародования целого ряда забытых или вовсе неизвестных материалов по истории психоанализа вызывает у меня лично глубокое уваже­ние. Более того, в первой половине 90–х все, что делали пред­ставители этой группы, вызывало у меня самый искренний вос­торг. Тем не менее, ретроспективный анализ деятельности юнгианцев из Харькова (производимый, кстати, на основании материалов, предоставленных мне самой Л.И. Бондаренко, за что я ей, конечно же, безмерно благодарен) вызывает у меня достаточно смешанные чувства.