Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Решительный шаг к подобной рефлексии предприняли Райхард Козеллек и Кристиан Майер. В широкомасштабном исследовании основных исторических понятий они обратились к понятию «прогресс». В соответствующем разделе с почти анатомической точностью описывается прогресс как «постоянно обновляющийся хиатус на переломах времени»[153]. Слово «хиатус» обозначает разлом, провал, зияние, разрыв[154]. Используя подчеркнуто технический термин, авторы сознательно отошли от утвердительного представления о прогрессе, чтобы сосредоточиться исключительно на структуре темпорального порядка. Указание на переломы времени и «хиатусы» отсылает непосредственно к сути нового темпорального режима. По их мнению, прогресс представляет собой не одноразовый выбор определенного пути развития, а повторяющуюся операцию. Разделительная сила, постоянно осуществляющая различия, должна реактивироваться снова и снова. Можно обобщенно сказать, что, начиная с Великой французской революции, двигатель прогресса питается энергией от разделяющей, отсекающей, различительной силы, которая постоянно усиливает разграничения и дифференциацию. Наряду с обособлением таких культурно-ценностных сфер, как политика, право, религия, наука и искусство, можно говорить о дифференциации социальных групп на поколения, социальные слои или нации. С точки зрения теории систем подобная дифференциация увеличивает сложность системы, ускоряет динамику ее развития.

Новый темпоральный режим делает ставку не на преемственность, а на изменения, точнее, на хиатус между прошлым и будущим, драматизируя это изменение и тем самым делая его вообще возможным. Говоря словами Козеллека, «в конце концов между прежним опытом и ожиданием грядущего образуется разрыв, возрастает различие между прошлым и будущим, поэтому современность переживается как перелом, как переходное время, когда постоянно появляется нечто новое и неожиданное»[155]. Согласно его утверждению, «в Новое время значительно усиливается различие между опытом и ожиданием… ожидание все больше отдаляется от накопленного прежде опыта»[156]. Этот тезис утвердился в качестве канонической формулы, декларирующей «пропасть между “пространством опыта” (прошлое) и “горизонтом ожидания” (будущее)»[157]. Если бы за разработку теории исторического времени давали Нобелевскую премию, как ее присудили за теорию физического времени, то формула Козеллека могла бы получить заслуженную награду. Впрочем, схожие формулировки предлагались уже в начале семидесятых годов. Философ Иоахим Риттер писал: «Будущее современного общества дисконтинуально по отношению к его прошлому»[158]. Можно предположить, что представление о разрыве между прошлым и будущим было известно и в Билефельде. Правда, Риттер не имел в виду исторический процесс; он усматривал в пассионарной ориентированности исключительно на будущее необходимую предпосылку для эмансипации субъектности человека.

Принципиальный разрыв между пространством опыта и горизонтом ожидания не сводит настоящее к не имеющему протяженности мгновению, которое так интересовало Бодлера, поскольку он с энтузиазмом усматривал в нем отличительную характеристику «модерна». Речь шла скорее о том, чтобы освободить настоящее от всех притязаний прошлого, от его опыта и образцов, дабы еще теснее связать настоящее с проектами, мечтами и планами относительно будущего. Необходимо освободить общество от закабаления прошлым, возникшего по вине самого общества? – таким было просветительское послание этого разрыва между прошлым и будущим, которое Козеллек объяснил на примере топоса «historia magistra vitae». Чем яснее становилось, что история не повторяется, поскольку время само является двигателем и активным фактором истории, тем очевиднее казалось и то, что «история перестала давать уроки»[159]. Разумеется, перемены во времени происходили всегда; не случайно они символизировались аллегорической фигурой Фортуны. Поворот колеса удачи приводит порой к радикальным последствиям, поэтому в нашей жизни нельзя полагаться на постоянство и строить далекоидущие планы. Наконец, образ Фортуны, капризами которой и обусловлены перемены, связан с цикличностью, с темпоральным режимом неверной луны, а под нею ничто не вечно. Современное представление о времени как движущей силе перемен, порождающей «новое», существенно трансформировало в эпоху Ренессанса и образ самой Фортуны[160]. Именно это «революционное» переосмысление дало позже название всей эпохе: Новое время.