Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Принцип созидательного разрушения проявил себя не только в революционных, технологических, экономических, но и в художественных текстах. На это указал Эрнст Остеркамп, изучавший труды по эстетике Карла Филиппа Морица (1756–1793). Он обнаружил в них мысли, которые свидетельствуют о значимости данного принципа для эстетики. Мориц, литератор, основоположник экспериментальной психологии, обладал, по замечанию Остеркампа, «нервозным сознанием Модерна». Мориц писал: «Разве род человеческий не сохраняет вечную юность и красоту через разрушение отдельного человека?»[208] Он говорил также о «разрушении более слабого более сильным и несовершенного более совершенным». В этих сравнениях формируется эстетическая логика прогресса, которую Мориц переносил из биологической эволюции видов в сферу художественного творчества. Как справедливо отмечает Остеркамп, Мориц подразумевал под разрушением отнюдь не эстетику насилия, а такую эстетику, «которая в своей воле к совершенному целому неразрывно связывает художественное творение с разрушением несовершенного, косного и партикулярного»[209]. В этой непреклонной воле к эстетическому совершенству проявляются новые притязания автономного, суверенного и современного искусства, несущего ответственность только перед самим собой. Вновь процитируем Остеркампа: «Чем более развито у авторов изгнание новизны, тем сильнее оно связано с потребностью установить своими творениями историческую ситуацию tabula rasa, то есть увязать сознание абсолютного творческого первоначала с притязанием на абсолютное разрушение традиции»[210].

Остеркамп заимствовал понятие «созидательное разрушение» у Хорста Бредекампа, который использовал его – и это еще одна важная сфера применения данного понятия – при описании застройки площади Святого Петра в Риме[211]. Разумеется, принцип «созидательного разрушения» сыграл свою роль не только на римской площади Святого Петра, поскольку вообще исполнял парадигматическую функцию для архитектуры ХХ века. Для введения в данную тему сошлемся на короткое интервью, прозвучавшее 30 мая 2009 года на радиостанции «Дойчландфунк». В цикле «Размышляя о Германии» выступил архитектор Готтфрид Бём. В беседе он вспомнил послевоенные годы, которые он пережил «не как крушение, а как начало». Разрушения вызывали у него тогда не чувство боли, а, напротив, служили «стимулом, чтобы сделать что-то с уцелевшим». Он признал, что в послевоенное время существовала маниакальная страсть к сносу, чрезмерность которой Готтфрид Бём задним числом осознает как нечто, чего он в ту пору не понимал. «Старье мне было противно!» Сегодня же он, по собственному признанию, высоко ценит многое из того, что ранее отвергал.

Одержимость Западной Германии, с которой сносились старые архитектурные сооружения, повторилась и в Восточной Германии. Тут оба немецких государства, переживавшие в годы холодной войны острое противостояние по всем остальным вопросам, были едины. Их объединил стилевой и ценностный комплекс так называемого «послевоенного Модерна». То, что именовалось на Западе «сносом», а на Востоке «расчисткой», включало в себя и устранение уцелевших исторических сооружений. Подобная программа оправдывалась в обоих случаях концепциями современной гигиены и социального проектирования. Строительство и восстановление осуществлялись под знаком будущего и принципа надежды; снос и расчистка создавали к тому же возможность для освобождения от обременительного исторического наследия для реализации новых социальных утопий. Такая темпоральная режиссура ускоряет устаревание, она идет на разрушение старого, чтобы освободить место для нового. При этом о применении силы и разрушении можно было говорить вполне непринужденно, ибо эти понятия ассоциировались не с катастрофами и травмами, а лишь с «очистительной и оправданной подготовкой многообещающего нового начала»[212]. Свойственная Модерну программа созидательного разрушения имеет в европейской архитектуре долгую предысторию. Люсьен Хёльшер в своем исследовании «прошедшего будущего» показал, что наметившийся в тридцатые годы XIX века прорыв в будущее «осуществился по широкому фронту, сопровождаясь растущей готовностью уничтожать существующее ради нового»[213]. На примере таких метрополий, как Париж и Лондон, он продемонстрировал, что с середины XIX века «процесс культурного саморазвития приобрел в современном обществе методический характер»[214].

Проекты новостроек, которые Ле Корбюзье разработал для Парижа, Стокгольма и других крупных европейских городов, предусматривал снос целых кварталов в исторических центрах ради создания больших ареалов для их застройки однотипными небоскребами. Он разрабатывал эти планы не только после Первой, но и после Второй мировой войны. Чем больше положительных ожиданий от будущего, тем легче расставание с существующим ныне. Так современная архитектура совершила темпоральный разрыв, устраняя пространства опыта ради все новых горизонтов ожидания.