Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Начнем с ускорения в сфере транспорта. Ранее уже говорилось о промышленной революции; изобретение парового двигателя и внедрение железнодорожного сообщения ознаменовали собой резкую цезуру в восприятии времени. Первая английская железная дорога между Стоктоном и Дарлингтоном была пущена в эксплуатацию в 1825 году (за десятилетие до первой немецкой железной дороги), через пять лет за ней последовала вторая – между Ливерпулем и Манчестером. Генри Дэвид Торо, который предпочитал уединение в лесных дебрях Новой Англии ради таких добродетелей, как автономия и автаркия, поддерживал связь с обществом благодаря именно железнодорожному сообщению. Он весьма точно подметил, что железная дорога установила новый распорядок времени, повсеместно ускорив пульс жизни, речи и мысли. «Приход и отправление поездов являются теперь главными событиями сельской жизни. Они уходят и приходят с такой регулярностью и точностью и свистки их слышны так далеко, что фермеры ставят по ним часы, и жизнь всей округи подчиняется этому четкому ритму. Разве не стали люди пунктуальнее с появлением железных дорог? Разве не научились они и говорить, и думать быстрее на вокзале, чем, бывало, на почтовой станции?»[251]

Новые структуры времени определяются все меньше ритмами природы, они все более задаются точным часовым механизмом, который синхронизирует социальное время посредством, например, строгого железнодорожного расписания. В конце XIX века историк Фредерик Тёрнер, как глашатай прогресса, приветствовал вторжение железной дороги в глухие места и развитие сети железнодорожного сообщения: «…Дикая местность была пронизана рубежами цивилизации, становившимися все более многочисленными. Для континента, который первоначально был примитивным и инертным, процесс похож на непрестанный рост высокоразвитой нервной системы»[252]. Генрих Гейне, присутствовавший в 1843 году на открытии железной дороги от Парижа до Орлеана и Руана, писал о новой эре мировой истории, которая изменит наши взгляды и представления, поколеблет устоявшиеся понятия пространства и времени. Подобно тому, как мы ныне реагируем на глобализацию, которая благодаря мировым сетям транспорта и коммуникации привела к стремительному уменьшению земного шара, его превращению в «глобальную деревню», Гейне воспринимал новые скорости как резкое сокращение географических расстояний: «Мне чудится, будто горы и леса всех стран придвинулись к Парижу. Уже я слышу запах немецких лип, у моих дверей шумит Северное море»[253].

Если энтузиасты новой техники приветствовали усиливающееся господство человека над пространством и временем, то их оппоненты осуждали «уничтожение пространства и времени»[254]. Первые пассажиры с трудом привыкали к новым скоростям. Они испытывали головокружение; при взгляде из окна «летящего салона», как именовал купе железнодорожного вагона Йозеф Эйхендорф, сливались картины проносящихся мимо пейзажей. Мэри Энн Эванс (публиковавшая свои произведения под псевдонимом Джордж Элиот), современница Анетты фон Дросте-Хюльсхофф, опасалась, что постоянное увеличение скорости транспортных средств обернется обеднением чувственного опыта и способности рассказывать о нем. Она противопоставляла неспешному путешествию в почтовой карете, дарующему богатство впечатлений, воспоминаний и повествований, езду на высокоскоростном транспорте, которая уничтожает все впечатления, ибо путешественник несется, как пуля, вылетевшая из пистолетного ствола. «В таком путешествии не наберешься ни зрительных впечатлений, ни рассказов. Оно стерильно, как возглас “О!”»[255]

Фантазии Эванс относительно будущего отчасти оправдались в век сверхзвуковых самолетов и высокоскоростных поездов. Пассажирские авиаперевозки, наиболее полно осуществившие эти утопии XIX века и превратившие путешествие (если не считать отдельных ярких моментов) в заурядное событие, компенсируют бедность впечатлений, которую предсказывала Эванс, тем, что на борту авиалайнера теперь демонстрируются кинофильмы. Эванс предвосхитила важный момент, который часто фигурирует ныне в дискурсах об ускорении: впечатления обедняются из-за того, что основы, на которых базируется наша жизнь, носят теперь все более технический и абстрактный характер. Ускорение времени сопровождается как бедностью чувственного восприятия, так и утратой социального искусства рассказывания, ибо для наблюдений и рассказов требуется время, которого, естественно, все больше не хватает.