Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Установление нового темпорального режима в эпоху Просвещения сопровождалось экономизацией времени. Параллельно с этим возник и новый стиль жизни, превративший время как в ценный экономический ресурс, так и в фактор самоформирования личности. В пору раннего капитализма время не только конвертируется в деньги – оно становится средством личного душеспасения, зависящего от бережного обращения со временем. Протестантский этос рачительного отношения к дефицитному времени связан, начиная с XVII века, с усиливающимся субъективным восприятием быстротечности жизни. В секуляризованном мире подобное настроение сохранилось, изменилась лишь сфера его проявления – от религиозной к социальной. «Применительно к социальному статусу акторов эффективное использование времени и дефицит времени становятся двумя свидетельствами значительности человека, знаками его принадлежности к элите»[259].

Конкретизируем и здесь феномен ускорения в новом восприятии времени на литературных примерах из различных исторических эпох. В романе Гёте «Избирательное сродство» (1809) заходит разговор об ускорении времени еще до изобретения железных дорог и самолетов. Поэтому актуальное восприятие ускорения проявляется в отношении не к техническим новшествам, а к стремительному устареванию накопленного знания. В соответствующем эпизоде романа его персонажи просят своего гостя, капитана, объяснить слово «сродство», вошедшее в название книги. Тот начинает свое объяснение примечательным извинением:

– Постараюсь, – ответил капитан, к которому обратилась Шарлотта, – разумеется, по мере моих сил и так, как меня этому учили десять лет назад и как я вычитал из книг. По-прежнему ли думают на этот счет в ученом мире, соответствует ли это учениям, судить не берусь.

– Все-таки очень плохо, – сказал Эдуард, – что теперь ничему нельзя научиться на всю жизнь. Наши предки придерживались знаний, полученных в юности; нам же приходится переучиваться каждые пять лет, если мы не хотим вовсе отстать от моды[260].

Почти одновременно с публикацией романа Гёте был открыт Берлинский университет (1810). Реформа прусской системы образования, осуществленная по замыслу Вильгельма фон Гумбольдта, коренным образом модернизировала производство знания. Это подразумевало его перевод на научную основу, а также дифференциацию и специализацию знания, все более удалявшегося от обиходных представлений. Приведенный пример из романа Гёте заостряет внимание на актуальных переменах, происходивших в сфере знания. Если капитан, отвечая на заданный вопрос, несколько смущенно ссылается на давность приобретенных им знаний и называет десятилетний срок, то Эдуард уже сокращает цикл актуальности знания вдвое. Очевидно, ускорение обнаруживает тенденцию к еще большему ускорению. Если раньше учились «на всю жизнь», то теперь, опасается Эдуард, придется «переучиваться каждые пять лет», что представляется ему не положительной образовательной программой, а кошмаром. Поэтому ускоренное обесценивание знаний Эдуард сравнивает с кратковременной конъюнктурой моды[261].

Приведенная беседа обнаруживает два аспекта. Во-первых, она указывает на опасность слишком быстрого обновления и обесценивания знания в ходе его ускоренного производства с опорой на институционализацию и систематизацию. Во-вторых, высказывается тревога, что из-за постоянного сокращения сроков годности знания происходит утрата важных базовых компетенций. Это приводит человека к глубокому чувству неуверенности и к усиливающейся зависимости от экспертов. Проблему, затронутую в романе «Избирательное сродство», философ Одо Марквард охарактеризовал понятиями «инфантилизация» и «отчужденность от жизни»: «Поскольку сегодня знакомое и близкое устаревает все быстрее и мир будущий будет все радикальнее отличаться от известного нам по опыту мира прошлого, для нас – современных людей – мир становится чужим, а мы становимся чуждыми миру. Современные взрослые превращаются в детей. Даже когда мы седеем, мы остаемся желторотыми юнцами»[262].