Ускорение касается не только увеличения скорости транспортных средств, но и – в широком смысле – биографического восприятия социокультурных перемен. Эти перемены становятся частью чувственного опыта там, где привычная реальность резко и необратимо делается устаревшим и отброшенным прошлым из-за новых политических парадигм, социальных учреждений или очередных технических инноваций. Здесь мы опять сталкиваемся с уже упомянутыми темпоральными разрывами в виде постоянно воспроизводящихся «хиатусов»[256]
, которые не только обеспечивают поступательность прогресса, но и неизбежно связаны с синдромом ускорения. Подобная тенденция Модерна обуславливает динамику, которая все более сокращает протяженность настоящего, ибо прошлое все быстрее расстается с ним. Чем ближе прошлое подходит к настоящему, тем больше сокращается продолжительность настоящего. Если прошлое ассоциируется с обесцениванием, отчуждением, разрушением идентичности, то отделение этих форм инаковости и конфронтация со «вчерашним миром» делается непременным компонентом восприятия времени в эпоху Модерна. При этом речь идет не столько об отчуждении от нас прежнего мира и жизни старших поколений, сколько об отчуждении части собственной жизни и собственной личности. Поэтому восприятие ускоряющихся перемен порождает головокружение, какое наблюдается у пассажиров «летящего салона», то есть купе железнодорожного вагона. Таков результат хронических перегрузок из-за того, что «все изменяется быстрее, чем бывало прежде и чем ожидалось теперь. Через все более короткие промежутки времени в повседневную жизнь вторгается нечто неизвестное, не выводимое из прежнего опыта; этим и отличается восприятие ускорения»[257].Чувство ускорения времени сопровождало все поколения эпохи Модерна. Это объяснялось не столько историческими событиями, сколько непрерывными изменениями мира за счет прогресса научно-технической цивилизации, который с середины XIX века набросил на Европу «свой двусмысленный покров». Данное выражение принадлежит Анетте фон Дросте-Хюльсхофф, зорко подметившей, что ускорение времени оборачивается эрозией традиций и обычаев, а это в свою очередь приводит к утрате доверия по отношению к окружающей среде.
ХХ век вновь принес с собой резкий рост технических новшеств. Британский лингвист и филолог Айвор Армстронг Ричардс уже в 1926 году высказал мнение, что мир переживает коренные перемены, отчасти спланированные, а отчасти спонтанные, поэтому «в недалеком будущем мы, вероятно, увидим почти полную реорганизацию как личностных, так и социальных аспектов нашей жизни. Человек меняется вместе с обстоятельствами, но, пожалуй, никогда это не происходило с такой быстротой»[258]
. Позднее философы поставили под сомнение оптимистическую веру Ричардса в безграничную приспособляемость человека. По их убеждению, чем всеохватнее перемены, тем менее человек способен адаптироваться к переменам и их ускорению. Георг Зиммель, Гюнтер Андерс и Одо Марквард сходились в том, что человек не выдерживает подобного ускорения, поскольку его антропологические ресурсы безнадежно отстают от темпов происходящих изменений. Напротив, наблюдается опасное раздвигание «ножниц» между «устареванием» человека, с одной стороны, и созданным им миром техники, с другой: человек походит на динозавра в своем собственном технопарке.Как говорилось выше, основные значения понятия «модерн» связаны с обостренным восприятием времени. Особенно ускорение влияет на интенсивность темпорального восприятия, которая в решающей степени подстегивается техническими инновациями. Если в XVII и XVIII веках изобретение телескопа и микроскопа обусловило новую визуализацию пространства, то в начале ХХ века хронофотография и кино визуализировали время. Готорну еще приходилось довольствоваться воображаемыми картинами для визуализации исторических перемен на главной улице родного американского городка. Ныне же можно не только прокрутить киноленту вперед или назад, но и сделать это в ускоренном или замедленном темпе. Такие сдвиги масштабности с помощью технических средств ведут к расширению нашего арсенала чувственных восприятий, ибо позволяют заглянуть в иные темпоральные миры и усиливают нашу темпоральную рефлексию.