Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Вслед за своими ранними работами о Модерне Ханс Ульрих Гумбрехт в последние годы прошлого века вернулся к теме времени. В 1997 году вышла его книга «1926 – год на краю времени»[331]. Гумбрех сознательно выбрал для своего исследования не юбилейный, не исторически эпохальный год, ибо хотел показать возможность переживания прошлого, ставшего историей, в качестве «настоящего», то есть речь шла о почти прустовском замысле, который, впрочем, реализовался в виде не случайных воспоминаний, а эмпатических реконструкций-переживаний. Некоторые из размышлений общего характера, содержавшихся в этой книге, Гумбрехт развил в следующей работе под названием «Наше расширенное настоящее» (2010)[332]. В 2012 году вышла его книга «После 1945 года. Латентность как источник современности»[333], где Гумбрехт, собрав свои главные тезисы о проблеме времени, снабдил их автобиографической основой[334]. Названные работы, как ретроспективно указывает Гумбрехт, написаны под воздействием стремления «прояснить мои интуитивные представления о возникновении нового хронотопа, чтобы развить их дальше». Мои собственные интуитивные представления, соображения и исследования, касающиеся проблемы времени, также относятся к концу миллениума[335] и с этих пор все больше сосредоточиваются на изменении нашего темпорального режима. При взгляде назад становится очевидно, что при всей изолированности наших работ речь шла не об одиночных акциях, а о теме, которая начала вырисовываться во многих умах под неопределенным давлением проблематики, обретшей теперь различные формы развернутого дискурса.

В последней книге Гумбрехта есть фрагмент, который мне – с облегчением узнавшей, что я не являюсь заблудшей одиночкой, – хотелось бы привести как точное и компактное изложение моих собственных размышлений. В этом фрагменте Гумбрехт приходит к заключению, что координаты прошлого, настоящего и будущего подверглись фундаментальным и необратимым изменениям. Следовательно, хронотоп «исторического времени» достиг своего предела. Три важнейшие предпосылки нашего понимания времени, не подлежавшие ранее никакому сомнению, утратили свою силу: «Оставить прошлое позади, пережить настоящее как чисто переходное состояние и открыть для себя настоящее как горизонт возможностей». Данные предпосылки были «для прежних поколений настолько естественными, что их специфическая топология отождествлялась со “временем как таковым” (Zeit an sich) и “историей как таковой” (Geschichte an sich). Старшие поколения воспринимали данные предпосылки в качестве метафизических, транскультурных, а потому неизбежных; никому не приходило на ум, что во “времени” могут начаться какие-то перемены…»[336]

Полностью разделяя эту оценку, я иначе, нежели Гумбрехт, вижу ответ на вытекающие отсюда вопросы: чем же вызван подобный поворот и как к нему относиться? Гумбрехт выразил свои взгляды на кризис нового историзма формулой «расширяющееся настоящее», о чем мы уже говорили в одной из предшествующих глав. Расширенное настоящее противостоит для него «презенции» – категория, которая с частичным переосмыслением напоминает ницшеанское понятие «жизнь». Если Ницше видел свой идеал воплощенным в греческой культуре, то Гумбрехт находит его в физической культуре спортивных состязаний, привлекающих массового зрителя. Гумбрехтовское понятие «презенции» в малых масштабах и ницшеанское понятие «жизни» в больших масштабах знаменуют собой образ «осуществленного настоящего», что предполагает фиксацию субъекта во времени и пространстве, сужение поля зрения, закрытие горизонта, высокую интенсивность и всеохватность переживания, благодаря чему исчезают границы между внешним и внутренним, телом и духом, поверхностью и глубиной, человеком и объективной реальностью.